В самóй. Именно туда мы не перестаём наведываться.
Точно, ведь она распутница… И что ж там нового?
Ничего, кроме того, что мир на глазах честнеет.
Значит, скоро Страшный Суд. Впрочем, я уверен, что вы ошибаетесь. Но позвольте узнать, чем же это вы так прогневали Фортуну, что она упекла вас в тюрьму?
В тюрьму?..
Ну, конечно, ведь Дания — тюрьма.
Ну, сэр… Тогда и весь мир — тюрьма.
Причём — первоклассная, с множеством казематов и подземелий, среди которых Дания — из самых скверных.
Мы так не думаем, милорд.
Значит, для вас мир — не тюрьма. Наше отношение делает вещи хорошими или плохими. А для меня мир — тюрьма.
Смею предположить, что тюрьмой его сделало ваше честолюбие. Он что, очень вам тесен?
Господи, да мне хватило бы ореховой скорлупы. Я бы и там считал себя властителем вселенной… Разумеется, если б там не снились дурные сны…
Вам снится ваше честолюбие. Ибо сама сущность честолюбца — тень его снов.
Но ведь сны — это и есть тени.
Да, но честолюбие скроено из столь лёгкой и прозрачной материи, что оно только тень от тени.
В таком случае вещественны только нищие, а короли и герои — это тени нищих. Но — тс-с! — на эти темы мне вредно дискутировать… Не вернуться ли нам ко двору?
Готовы служить вам повсюду!
Служат мне отвратительно, поэтому слуги мне не нужны. А если вы явились как друзья, по-дружески и откройте, что вы потеряли в Эльсиноре…
У нас была одна цель — проведать вас.
Я нищий, я даже благодарностью не разжился. И всё равно — спасибо вам. Впрочем, моё спасибо не стоит и полпенни… А за вами, случайно, не посылали?
Что вы хотите услышать, милорд?
Что угодно, но правду… Ну, конечно, они посылали за вами… Вот вы и глаза отводите, будто уже и признались. Ах, добрые король и королева… Желали добра, а вышло, что призвали вас…
Милорд, но зачем?
Это я и должен услышать. Но заклинаю вас памятью нашей юности, правами старинного дружества, общими клятвами и всем самым светлым, — посылали за вами или нет?
Что делать?
Увязли, голубчики…
Если вы меня ещё любите, — не таите!..
Милорд, за нами действительно посылали.
Я скажу — зачем, и вам не потребуется разглашать вашу тайну. Ни пёрышка не упадёт из клятвы, данной вами королю и королеве. С недавних пор — не знаю почему — у меня испортился характер… Спрашиваю себя: где моя былая весёлость? Где любимые занятия?.. Мне так плохо, что прекрасная наша планета кажется мне пустыней, а небесный купол — великолепный этот балдахин, расшитый золотыми огнями, — лишь сгустком вонючих и зловредных паров… Какое дивное создание — человек! Как благороден и высок его разум! Как выразительна пластика! Стремительностью он напоминает ангелов, а подобием — античного бога. Жемчужина мироздания, венец творения!.. Однако для меня это — тварь, суть которой — бездушный прах. Меня не радуют ни мужчины, ни женщины, хотя это совсем не то, что, судя по вашим физиономиям, вы подумали.
У нас и в мыслях этого не было!
Чему же вы смеялись, когда я сказал, что ни мужчины, ни женщины меня не радуют?
Милорд, мне стало жаль актёров, которых мы обогнали по дороге. Они-то думают, что найдут в вашем лице истинного ценителя…
Актёрам я всегда рад. Играющий короля будет принят мною как его величество, странствующий рыцарь недаром пустит в дело меч и кожаный щит, и не задаром будет вздыхать любовник. Меланхолик утешится после спектакля. Комик сам улыбнётся, а героиня столь вольно изольёт свои чувства, что ей не помешает даже свободный стих… Так что это за актёры?
Как раз те самые, которые когда-то вам так нравились, — столичные трагики.
Бродячая труппа столичных трагиков? Бред какой-то…
Полагаю, что из столицы их гонят последние театральные новшества.
Столичная публика их по-прежнему обожает?
Боюсь, что нет.
А что?.. Исхалтурились?
Да нет… Играют громко, как при вас. Но появились, сэр, другие труппы — детские. У этих соколят высокие голоса, им устраивают овации, и у них нет соперников. «Театральную рутину» — это их словечко! — они вдрызг заклевали, и те, кто носит шпаги, боятся их скрестить с гусиными перьями наёмных писак. Да, милорд, дворяне нынче в театр не ходят.
Дети съели трагиков?.. Кто же их нанял?.. Только работёнка у них временная, пока голос не сломался. И не станут ли они бранить своих хозяев, когда повзрослеют?.. Полагаю, другому ремеслу эти дети уже не научатся…