Гамп и компания

Подмост для церемонии, разукрашенный красно-сине-белыми лентами и маленькими американскими флажками, сорудили на гороцкой площади, у подножья прегорка, где находился вход в штольню. Завидев мое приближение, речь мэра была прервана: школьный оркестр грянул «Боже, храни Америку», а когда я по ступенькам всходил на подмост, все пять или даже шесть тыщ зрителей разразились авациями и радосными криками. И мэр, и губернатор, и прокурор, и сенатор — все хотели пожать мне руку, причем их жены тоже, и еще сержант Кранц, прибывший в парадной форме. В заключении мэр подчеркнул, какой я прекрастный человек, и выразил мне благодарность за то, что я «своим удивительным изобретением вдохнул свежую струю в город Коулвилл». А потом призвал всех встать.

Оркестр приготовился исполнить государственный гимн, и тут земля кабудто слегка вздрогнула, но никто, кроме меня, этого, похоже, не заметил. Во время первого куплета подмост опять тряхнуло, и народ стал как-то нервно озираца. Третий толчок, сопровождаемый рокотом, пришелся на самую кульменадцию гимна; из магазина на другой стороне площади выпала рама вместе с витриной. И тут я понял: беды не меновать…

В то утро я так перенервничал, когда напяливал костюм с галстуком, что совсем забыл открыть вентиль главного манометра. А ведь малыш Форрест не раз предупреждал, что это необходимо делать ежедневно, чтобы не допустить оварийной ситуации. Сейчас большинство собравшихся еще пели гимн, однако многие уже переговаривались и крутили головами. Наклонившиь ко мне, сержант Кранц спрашивает:

— Гамп, что за фигня?

Я уже собрался ему обьеснить, но этого не потребовалось. Взглянув на вершину прегорка, где находился замурованный шурв, оттуда грянул оглушительный взрыв! С ярчайшей вспышкой, с языками пламени, а потом — бабах! — и вся махина взлетела на воздух!

В следущий миг площадь погрузилась в темноту, хоть глаз выколи, я даже подумал, что нас всех укокошило! Но через некторое время рядом со мной кто-то издал тихий стон, а когда я протер глаза и огляделся, мне открылось нечто неописуемое. Кто стоял на подмосте, все, типо, застыли — видимо, испытали шок или какое-либо нервное растройство, посколько их с головы до ног облепило свиное дерьмо.

— Господи спаси! — заверещала губернаторская жена. — Господи спаси!

Огляделся повторно: смотрю — весь город накрыло, к чертовой матери, слоем дерьма толщиной в ладонь, включая, разумееца, пять или даже шесть тыщ собравшихся. Дома, автобусы, машины, земля, дороги, деревья — буквально все утопает в дерьме! А самый пречудливый вид был у парня, который в оркестре на тубе играл. Когда рвануло, он, видать, выводил длинную ноту и от удевленья не сумел остановица, хотя у него в тубе, как незастывшее желе, вовсю клакатали нечистоты.

Я встретился взглядом с сержантом Кранцом: тот выпучил глаза, ощерился, но фурашку умудрился не потерять.

— Гамп! — орет. — Идиот, засранец! Что ты наделал?

Не успел я ответить, как он схватил меня за горло, и я понял, что будет дальше, а потому вырвался, перемахнул через перило и понесся проч, не разбирая дороги.

Сержант Кранц и другие, кто еще мог держаца на ногах, бросились в погоню. Кстате, со мной такое уже бывало. Сперва я хотел укрыца на ферме, но понял, что там не больно спрячешься, если за тобой гоница обгаженная кодла, проклиная не польско-китайский свиной навоз, а меня. Но я мчался отчертя голову, то есть с очень приличной скоростью, и сумел оторваца от погони. Хотел собрать вещи и дать деру, но толпа уже с воплями неслась по улице, поэтому я выскочил через черный ход и шмыгнул в хлев, чтобы забрать Ванду, которая покосилась на меня с подозрением, но упираца не стала. Бегу я мимо свинарников — и черт побери, свиньи, уж не знаю как выбравшись из своих стойл, смешались с толпой и увезались за мной следом. Мне оставался один путь — в болото, туда я и ринулся. Кое-как перекантовался в трясине до ночи, не взирая на проклятья и рев. Ванда, умница, вела себя тихо, однако даже в потемках, в ночном холоде и сырости нас не оставили в покое: болото обшаривали лучи фонариков, которые раз заразом выхватывали из тьмы то человека с вилами, то с мотыгой, как в кино про Франкенштейна. В воздух даже подняли вертолеты, которые слепили меня прожекторами, требуя, чтобы я вышел из болота с поднятыми руками.

— А вот фиг вам! — говорю, и тут пришло мое спасенье.

За болотом послышался лязг поезда — это был мой единственый шанс! Мы с Вандой по кочкам рванули в ту сторону прямо через топь и чудом успели вскочить в товарный вагон. Там едва теплилась одинокая свечка, и в куче соломы я разглядел какого-то мужика.

— Кого, нахер, еще сюда принесло? — ругнулся он.

— Моя фамилия Гамп, — говорю.

— А с тобой кто?

— Ванда.

— Девчонку, что ли, за собой таскаешь?

— Ну, — отвечаю, — типо.

— Как это понимать — «типо»? Хочешь сказать, с нами едет трансвестит?

— Да нет же. Это племенная свинья породы «дюрок», вот увидите, она еще уйму призов возьмет.

— Свинья? — переспрашивает он. — Слава богу! У меня целую неделю маковой росинки во рту не было.