Гамп и компания

— Мало ли что, — говорит Дэн. — Вот же у меня живое доказательство. Правда, Ванда? — Наклонился он, потрепал Ванду по загривку, а та захрюкала.

— Ну-ну, — говорит полицейский, — верится с трудом. Предъявите водительские права. Чем-то вы мне подозрительны.

— Водительские права! Где это слыхано, чтобы незрячим выдавали водительские права?

Коп немного подумал и ткнул в меня пальцем:

— Допустим. Но у этого-то права есть?

— У этого? Да он же недоразвитый. Кто его пустит за руль?

— А почему он мокрый до нитки?

— Возле платформы упал в лужу. По чьему недомотру там образовалась большая лужа? Засудить бы вас, честное слово.

Коп чешет в затылке: вроде, пытаеца придумать отговорку и при этом не выставить себя полным идиотом.

— Допустим, — говорит, — но тогда что он тут делает? Почему не в дурдоме?

— Эта свинья, — говорит Дэн, — у него под контролем. А сам он — лучший в мире дрессировщик свиней-поводырей. Мозгами слабоват, но дело свое знает. Свиньи собакам сто очков вперед дадут, и людям, кстате, тоже. Но к ним особый подход нужен.

Тут Ванда снова хрюкнула — и напрудила прямо на мраморный пол.

— Ну все, мое терпенье лопнуло! — разорался коп. — Надоело слушать ваши бредни! Проваливайте отсюда, бездельники!

Схватил нас с Дэном за шкирки и потащил к выходу. Дэн от неожиданности выронил поводок, тут коп наконец обернулся и сбледнул с лица. Ванда стоит метрах в двацати позади, смотрит на копа своими узкими желтыми глазенками, бьет копытцем по мрамору и гроздно хрюкает. А потом вдруг как ринеца прямо на нас, но мы-то с Дэном знаем, куда она метит, и коп тоже знает.

— Ай! Караул! — кричит — и на утек.

Я дал Ванде не много размяца, затем подозвал. Коп добежал аж до памятника Вашингтону. Дэн подхватил веревку, и мы вышли на улицу поцтук его палки.

— Нужно, — говорит, — отстаивать свои права.

Я спрашиваю, что же нам дальше делать, и он говорит, мол, идти нужно в парк Лафает, напротив Белого дома, посколько это самое красивое общественное место в городе, где, кстате, можно и обустроица.

— Осталось, — говорит, — только картонку с лозунгом раздобыть. Тогда мы сойдем за протестующих, и никто нас пальцем не тронет.

— А с каким лозунгом?

— Да без разницы, лишь бы в пику президенту.

— Например? — спрашиваю.

— Разберемся.

Сказано — сделано. Я нашел кусок картона, мы купили красный пламастер, и Дэн сказал, что написать нужно так: «Ветераны Вьетнама против войны».

— Но война-то закончилась.

— Для нас продолжается.

— Уж десять лет прошло…

— Плевать, Форрест, будем говорить, что сидим тут уже десять лет.

Короче, так мы и оказались в парке Лафает у Белого дома. Газоны полны полном: десяденты, нищие, бомжи. У каждого по лозунгу, некторые чего-то хором скандализируют, а живут в тесных палатках или в картонных коробках. По середине стоит фонтанчик, из которого они пьют, и два-три раза в день все скидываюца на дешевые бутеры и похлепку.

Мы с Дэном устроились в сторонке, и нам поцказали, как дойти до магазина бытовой техники, где можно разжица коробками от холодильников. Один парень обьеснил, что сейчас, в холода, тут не плохо, а в теплый сезон прямо среди ночи оросители включают, чтоб народ разогнать. С того раза, когда я был в гостях у президента, парк Лафает сильно изменился. Теперь вокруг железная ограда и бетонные бутки, вооруженная охрана прохаживаеца взад-назад. Кабудто президент не хочет, чтобы к нему гости приходили.

В общем, начали мы с Дэном просить милостыню, но подавали нам хило. К концу дня насобирали где-то бакса три. Я в серьез безпокоился за Дэна: кашляет, отощал совсем, но я же помню, как после Вьетнама его подлатали в госпитале «Уолтера Рида».

— Я туда больше не ездец, Форрест. Тогда подлатали — и вот результат.

— Дэн, — говорю, — зачем тебе такие муки, ты ж еще молодой совсем.

— Молодой, сказанул тоже! Да я, считай, труп — разве не видишь, дурень?

Так я и не сумел убедить его обратица в госпиталь «Уолтера Рида». Устроились мы на ночлег в коробках: вокруг темно, тишь да гладь. По началу хотели третью коробку притаранить, для Ванды, но потом я решил: пусть она лутше спит с Дэном, чтоб ему не мерзнуть.

— Форрест, — сказал не много погодя Дэн, — ты, наверно, думаешь, что это я хапнул деньги, да?

— Не знаю, Дэн. Но некторые так говорят.

— Это не я. Кубышка, считай, была уже пуста, когда я свинтил.

— Ты же уехал на шикарной машине, с девчонкой? — по мимо своей воли спросил я.

— И что? Спустил последние накопления. Я решил: значит, судьба моя такая — нищебродом жить. Так хотя бы оторвусь напоследок.

— А что стреслось, Дэн? У нас ведь было полно деньжищ. Куда они подевались?

— Осели, — говорит, — у Триббла в карманах.

— У мистера Триббла?!

— Ну да, этот паразит все себе заграбастал. Точно он, больше некому. Все счета были у него, и, когда твоя матушка скончалась, он бизнес под себя подмял. А потом вдруг устроил общее собрание и заявил, что, дескать, на этой неделе выплат не будет, но надо потерпеть, и все войдет в норму, а через неделю его и след простыл!

— Ушам своим не верю. Мистер Триббл всегда был хрустально чесным!