И пошло-поехало: я подписываю бумашки, Айвен с Майком Маллигеном занимаюца куплей-продажей. Меня закружила красивая жизнь Нью-Йорка. Я теперь посещал бродвейские постановки, бывал в закрытых клубах, учавствовал в иксклюзивных благотворительных меропринятиях. Сдаеца мне, в Нью-Йорке никто дома не готовит — все по вечерам в рестораны ломяца и заказывают диковинные явства по цене нового костюма. Но меня, при моих-то доходах, это не останавливало. Мисс Хаджинс всюду ходила со мной в качестве экскорта. Якобо Айвен Бозоски требовал, чтобы я поддерживал «самый высокий уровень», и это не пустые слова. Мое имя и даже фотки мелькали в свецкой хронике. Мисс Хаджинс обьеснила, что в Нью-Йорке есть три газеты: «для умных», «для глупых» и «для тупых». Но при этом, добавила она, любой, кто хоть что-то из себя прецтавляет, читает все три, чтоб проследить, не остался ли он без внимания.
Как-то вечером, после благотворительного бала, мисс Хаджинс собиралась, как всегда, отвезти меня в «Хелмсли-Палас», чтобы потом Эдди подбросил ее домой. Однако в этот раз она стала напрашиваца ко мне в гости — якобо «выпить по рюмочке на сон бредущий». Я удевился, но из вежливости отказывать не стал, так что поднялись мы в мои апартаменты.
Едва переступив через порог, мисс Хаджинс врубает стереосистему, лезет в бар и наливает себе выпить. Неразбавленный виски. Сбрасывает туфли, плюхаеца на диван полу лежа и просит:
— Поцелуй меня.
Наклонился я, чмокнул ее в щечку, а она меня заграбастала и притянула к себе.
— Ну-ка Форрест, нюхни вот это. — И большим пальцем одной руки подцепила на ноготь малек белого порошка из какой-то таблетнитцы.
— Зачем это? — спрашиваю.
— Чтобы поймать кайф. И ощутить свою мощь.
— А мне оно нужно?
— Да ты попробуй, — говорит. — Один разок. Не понравится — никто тебя принуждать не будет.
Мне вовсе этого не хотелось, но предложение кабудто было безобидное, понимаете? Ну да, щепотка белого порошка. Я поддался. И зачихал.
— Как же долго я ждала, — признаетца мисс Хаджинс. — Я хочу тебя, Форрест.
— Но поймите, — говорю, — у нас ведь сугубо рабочие отношения, разве не так?
— Именно так, вот и работай! — А сама задыхаеца, начинает развязывать на мне галстук и меня прихватывать.
Я пришел в легкое помешательство. То есть, на сколько мне извесно, крутить шашни с колегами по работе не положено: птица в своем гнезде не гадит, как говаривал летенант Дэн, но тут я реально подзавис. Мисс Хаджинс, конечно, вся из себя красотка, а у меня женщины, хоть симпотной, хоть какой, сто лет не было… да и потом неловко даме отказывать… извинился я, как мог и как успел, и мы переместились в койку.
Потом мисс Хаджинс выкурила сигарету, оделась и ушла, разведя огонь в камине и оставив меня одного. Теперь в темноте мерцали ораньжевые огоньки, но я, вопреки ее словам, никак не мог раслабица, а наоборот, маялся от одиночества, страшился и все думал: куда заведет меня эта красивая жизнь. Лежу, смотрю на угольки, и что вы думаете: в отблесках снова вижу Дженни.
— Ну что, дурила, ты, как видно, горд собой? — спрашивает она.
— Нет, — отвечаю, — совсем на оборот. Прости. Я вовсе не собирался кувыркаца в койке с мисс Хаджинс.
— Не о том речь, Форрест, — говорит Дженни. — У меня и в мыслях не было, что ты должен бегать от женщин. Ты живой человек, со своими потребностями. Это все не важно.
— А что важно?
— Важна твоя жизнь, лось ты несчастный. Чем ты здесь занимаешься? Когда в последний раз общался с малышом Форрестом?
— Ну, я ему звонил с месяц назад. Деньги перевел…
— По-твоему, этого достаточно? Деньги посылать и звонить по телефону?
— Нет… но как же мне быть? Где раздобыть срецтва? Кто еще возьмет меня на работу? Айвен платит очень щедро.
— Вот как? За какие же такие заслуги? Ты хоть соображаешь, под какими документами изо дня в день расписываешься?
— Это не мое дело, Дженни… так мистер Бозоски сказал.
— Ну-ну. Что ж, наверно, твоя судьба — набивать шишки и учица на собственных ошибках. А кроме того, подозреваю, что ты понятия не имеешь, какую дрянь втянул носом.
— Да, верно.
— И даже не задумался. Ты в своем репертуаре. Знаешь, Форрест, я всегда говорила, что ты, может, и не самый умный парень в округе, но и не настолько глуп, как некоторые твои поступки. Смотрю на тебя всю жизнь и вижу, в чем твоя проблема: ты просто не даешь себе труда задумаца… Понимаешь, о чем я?
— Надеюсь, ты мне что-нибудь присоветуешь.
— Я уже говорила: мое время за тобой присматривать истекло. Ты должен сам за себя отвечать и уделять больше внимания малышу Форресту. В таком возрасте мальчику необходимо общаться с отцом.
— А где? — спрашиваю. — Здесь? Ты хочешь, чтобы я перевез его в этот вертеб разврата? Может, я не особо умный, но и не на столько тупой: ясно же, что поднимать ребенка тут невозможно. Вокруг либо толстосумы, либо нищета, а в середке никого. У тех, кто меня окружает, нет ничего светого, Дженни. Им лишь бы зашибать побольше денег да в газетах светица.