Гарики на все времена (Том 1)

499

Мне, судя по всему, иным не стать,

меня тюрьма ничуть не изменила,
люблю свою судьбу пощекотать,
и, кажется, ей тоже это мило.

500

Боюсь, что жар и горечь судеб наших

покажется грядущим поколеньям
разнежившейся рыхлой простоквашей
политой переслащенным вареньем.

501

И мысли, и дыхание, и тело,

и дух, в котором живости не стало, —
настолько все во мне отяжелело,
что только не хватает пьедестала.

502

Меня растащат на цитаты

без никакой малейшей ссылки,
поскольку автор, жид пархатый,
давно забыт в сибирской ссылке.

503

В любви к России — стержень и основа

души, сносящей боль и унижение;
помимо притяжения земного,
тюремное бывает притяжение.

504

За года, что ничуть я не числю утратой,

за кромешного рабства глухие года
столько русской земли накопал я лопатой,
что частицу души в ней зарыл навсегда.

505

Есть жуткий сон: чудовище безлико,

но всюду шарят щупальца его,
а ты не слышишь собственного крика,
и близкие не видят ничего.

506

Сибирь. Ночная сигарета.

О стекла снег шуршит сухой,
и нет стыда, и нет секрета
в тоске невольничьей глухой.

507

Я пил нектар со всех растений,

что на пути своем встречал;
гербарий их засохших теней
теперь листаю по ночам.

508

Как дорожная мысль о ночлеге,

как виденье пустыни — вода,
нас тревожит мечта о побеге
и тоска от незнанья — куда.

509

Был ребенок — пеленки мочил я, как мог;

повзрослев, подмочил репутацию;
а года протекли, и мой порох намок —
плачу, глядя на юную грацию.

510

Как ты поешь! Как ты колышешь стан!

Как облик мне твой нравится фартовый!
И держишь микрофон ты, как банан,
уже к употреблению готовый.

511

Словить иностранца мечтает невеста,

надеясь побыть в заграничном кино
посредством заветного тайного места,
которое будет в Европу окно.

512

Мы всю жизнь в борьбе и укоризне

мечемся, ища благую весть;
хоть и мало надо нам от жизни,
но всегда чуть более, чем есть.

513

Где ты ныЯче? Жива? Умерла?

Ты была весела и добра.
И ничуть не ленилась для ближнего
из бельишка выпархивать нижнего.

514

В той мутной мерзости падения,

что я недавно испытал,
был острый привкус наслаждения,
как будто падая — взлетал.

515

Конечно, есть тоска собачья

в угрюмой тине наших дней,
но если б жизнь текла иначе,
своя тоска была бы в ней.

516

С людьми вполне живыми я живу,

но все, что в них духовно и подвижно,
похоже на случайную траву,
ломящуюся к свету сквозь булыжник.

517

Чтобы прожить их снова так же,

я много дней вернуть хотел бы;
и те, что память сердца скажет,
и те, что помнит память тела.