Газета Завтра 17 (1221 2017)

Как помнится, Петухов был скуп на похвалы, не был цветистым, велеречивым на язык, чтобы в глаза человеку льстить, писать его благородию «портрет маслом, щедрой кистью», вознося знакомца до небес. Так мы и не объяснились с Юрой, отчего он прильнул ко мне всем сердцем, откликаясь на каждое мое намерение, и во всякую минуту мчался навстречу, открывался своей удивительной расположенностью, такой редкой в среде литераторов, где каждый, наверное, свою жизнь полагает отмеченной свыше. Он хватался за всё, только бы помочь мне: отвозил мои книги на премии, хлопотал о собрании сочинений у Сергея Миронова, в каждом номере журнала «Дальний поиск» печатал похвалы, издавал книги и готов был печатать все мои сочинения и, несомненно, добил бы и эту затею, если бы безвременно не ушёл из жизни. Но я ведь ни о чем не просил его, даже словом не обмолвился о помощи. И лишь в дневнике Петухов как бы объяснился в своём почитании, о чём не решался сказать в присутствии. Он был полон радостью от узнавания человека и пел хвалебные гимны, не жалея красноречия, не только мне, грешному, но и всем, кого встречал впервые на посиделках в «Дне литературы», с кем сводила судьба прежде: так было распахнуто навстречу его сердце. И удивлялся, и сожалел, что люди равнодушны, не поворачиваются навстречу. Ладно бы, если бы зависел в чём-то от нас, имел какой-то интерес, подымал себе имя, заискивал с авансом на будущее, авось отблагодарится по случаю: дескать, «кинь добро назад - оно очутится попереди». Но Петухов-то был независим во всём более чем мы, нищие литераторы, – вот где заковыка; своими неустанными трудами, своим горбом он нажил себе житейский достаток, позднее истрачивая его на всякое богоугодное дело, заслужил известность в народных кругах, им восхищались сотни тысяч людей из самых разнообразных прослоек: от элитарных до рабочих, кому так благодатно и восхищённо было узнавать о необычности, величии русского народа. Какой-нибудь пахарь иль столяр, иль кочегар, генерал и академик, литератор и журналист зачитывались работами Петухова, собирали его труды, сбивались в «кружки поклонников Петухова», из дальней глубинки слали восхищенные признательные письма, как провидцу, поспешнику самого Господа. И эти похвалы из низов были воистину утешением его сердцу.

Я сразу поверил Петухову, ибо это, наверное, свойственно русскому человеку: принимать необычное и несбыточное не за сказку, а за чистую монету. И, наверное, в национальном фольклоре всё то, что филологи именуют сказками, на самом-то деле русским простецом не подвергалось сомнению и насмешке, но принималось за сущую правду, ибо тогда жила непонятная нам, совершенно иная связь крестьянина с матерью-сырой землёю, с небесной твердью, со всем тем, вещим и вещественным, что окружало русича с младых ногтей и не теряло правды-истины по самую гробовую доску, что современному искушенному человеку кажется непонятным, первобытным и наивным, лишенным всякого здравого смысла. И золотая рыбка, и конёк-горбунок, и скатерть-самобранка, и сапоги-скороходы, и ковер-самолёт, и баба-яга с кощеем бессмертным, и девки-полудницы, и русальницы, и домовые, и вся та многочисленная «нежить», окружавшая наших предков, вместе со святыми угодничками. Сейчас же ничего подобного как бы и нет - и мир сразу съёжился, потускнел в красках, стал невыразимо скучным и пошлым. Петухов же, постигая древнюю праисторию, не только слился духовно с дальним предком, но чувствами, пониманием чудесного мира, сотворённого Господом, сам стал тем древним волхвом-кудесником. И потому мы верим его открытиям, не замечая даже малейших оттенков сказочности, мифотворчества. Да и миф, во всём своём историческом объёме, во всей неразгаданной глубине - куда полнее, чем сама правда.