Георгий Мирзоев

Он сдал вступительные экзамены с первого раза, набрав 23 балла из 25 возможных (математика, физика, химия, русский и английский языки), то есть почти безупречно. Подвёл русский язык – по сочинению было «три». Сумма баллов за глаза тянула на заветный проходной балл. В родную Грузию полетела телеграмма, о том, что всё прошло успешно, и Георгий отныне является студентом первого курса Московского автомеханического института. Родители были счастливы за сына. В последующие годы учебы они заботились и поддерживали Георгия, периодически посылая в Москву небольшие, но так нужные студенту суммы денег.

Наступил сентябрь 1951 года, и этот сентябрь был началом новой эпохи в жизни. Из тихой послевоенной Грузии он попал в совершенно иной мир – мир бурлящей Москвы

– с водопадом новых знакомств и потоком новых знаний. Быстро выяснилось, что места в общежитии в ближайшее время не предвидится, и поэтому первокурснику Мирзоеву

пришлось осесть у сестры, которая снимала комнату в Кожухово. Каждое утро молодой студент проделывал дорогу от станции метро «Кожухово» до «Электрозаводской»,

попадая в МАМИ. Через год, когда сестра закончила институт, и Георгий перебрался жить к тётке, в стенах МАМИ у него состоялся один занятный разговор с девушкой с потока.

Девушка была коренной москвичкой, и при этом москвичкой ортодоксальной. Узнав, что Георгий, учась в МАМИ, живет на «Соколе», она искренне удивилась:

– Слушай, тебе же так далеко ездить на учёбу! Там совсем рядом с домом твоей тётки, буквально через дорогу, отличный вуз – МАИ. Что ты туда-то не поступил?

– Как почему не поступил? Я сюда хотел!

– Да а какая тебе разница? У тебя же проходной бал отличный был. Мог бы в МАИ поступить – и ездить недалеко было бы.

– Э, да что ты говоришь? Я сюда приехал в МАМИ поступать! Из Тбилиси! А ты

говоришь «далеко ездить»! – отвечал москвичке Георгий с появившимся от волнения

грузинским акцентом. Если бы он и поступал в Московский авиационный, то точно не из соображений удобства его расположения.

* * *

Надо сказать, что первокурсники 1951 года в МАМИ представляли собой довольно пёструю разнородную массу, что и порождало зачастую такие разные точки зрения на один и тот же вопрос. Конечно, так можно сказать о любом потоке в любом институте мира, но тот поток в МАМИ был всё же из ряда вон. Помимо «аборигенов», москвичей и москвичек, а также иногородних студентов со всей страны, от Урала до Кавказа, был в этом потоке ещё один интересный социальный пласт. Состоял он из демобилизованных солдат, которые призвались в армию в далёких уже 1944 и 1945 годах. Так получилось, что послужить им пришлось около пяти лет – им продлили срок службы, потому как в это время шла постепенная демобилизация тех, кто прошел войну. Служба бросала новобранцев по всей стране, да и за её пределы тоже – ими государство буквально

«затыкало дырки» во всяких, ныне почти забытых, локальных конфликтах на территории СССР (Прибалтика, Западная Украина), коих после 45-го года было несколько. Наконец, долгая служба подошла к концу. После демобилизации государство дало военным, отдавшим пять лет армии, возможность льготного внеконкурсного поступления в институты. Часть из них выбрала престижный МАМИ.

Процент таких студентов был довольно большим. В группе Мирзоева, например,

их было пять человек. Пять человек – в данном случае это много, потому что демобилизованные военнослужащие были весьма заметны в толпе студентов. Они ходили в военной форме – гимнастёрках, галифе и сапогах, а остальные ходили в гражданском. Они были взрослыми мужиками, принимавшими участие в боевых действиях (часть из них застала и Великую отечественную), а их сокурсниками были пацаны – вчерашние школьники. И само собой, определённую дистанцию и субординацию основная часть группы по отношению к «дембелям» соблюдала. И уважением у одногруппников отслужившие люди пользовались значительным – один из них, Марат Фаршатов, стал вскоре старостой потока. Личностью он был сильной, человеком интересным и много повидавшим в свои неполных двадцать три.