Герман Лопатин

Но… Чурин был человек скромный и уважал своего постояльца, он бы ни за что не проговорился, к кому это выбегает молодой человек, когда над домами и деревьями спускаются зимние сумерки. Он только ухмылялся, с сожалением вспоминая, что сам в молодые годы никогда не был так стремителен с барышнями, и в душе желал своему постояльцу успеха. Он ему симпатизировал. Любавин с ним был всегда добр и ласков, не торгуясь заплатил деньги вперед, а перед сном (если не задерживался у кого-нибудь в гостях) сам предлагал партию в шашки и вел лестный для старого замшелого чиновника разговор о его житье-бытье, о прежних годах и нынешних губернских делишках.

8

В один из последних январских дней заглянул к Любавину и Иоганн Францевич (Иваном Францевичем его называли в Иркутске для краткости и удобства). Ловко увернулся от рук вежливого хозяина, когда тот намеревался помочь ему снять и повесить шубу, одернул на круглом брюшке пестрый жилет и легкими, гуттаперчевыми шагами прошелся по комнате. Поморщил несколько мгновений лоб над картой почв, полистал «Космос» Гумбольдта и математическую географию Талызина (книги небрежно лежали на столе), и заговорил гибким, тоже как бы гуттаперчевым голосом:

– А я к вам, почтеннейший Николай Николаевич, по делу-с. По просьбе и, так сказать, поручению ее высокоблагородия. Поскольку на вечере у их высокопревосходительств имеет быть лотерея, то ее высокоблагородие, которой поручена и, так сказать, доверена организация этого дела-с, просили, то есть поручили, мне, вашему покорному слуге, произвести подписку-с у части имеющих быть приглашенными на сей вечер. Поэтому, можно сказать, случаю я и у вас, к вам-с.

Он галантно полусогнул в поклоне полненькое туловище.

– С охотой приму участие. – Любавин полез в карман за бумажником. – Какую сумму изволят принимать?

– Это как вам удобней. Я думаю, пяти рублей достаточно-с.

– Вот, извольте. Только вы, любезный Иоганн Францевич, не утаите уж передо мной, кто же такие их высокопревосходительства, устраивающие вечер, и ее высокоблагородие, хлопочущая о лотерее?

– Разве я не сказал?! – всплеснул руками Иоганн Францевич. – Вечер будут у генерал-губернатора, а лотерею организует госпожа полковница Бориславская.

– По какому же случаю лотерея?

– Сумма пойдет в фонд воспомоществования заключенным пересыльной тюрьмы.

– Есть такой фонд?

– А как же!

– И организует этот фонд супруга полицмейстера?

– Госпожа Бориславская – известная филантропистка.

– Не смею спорить, милейший Иоганн Францевич. Как говорится, диалектика судéб.

– А вы разве не разделяете гуманизма взглядов?

– В каком то есть смысле?

– В том смысле, что и заключенные – существа божьи. А значит, облегчение их участи – обязанность общества.

Гуттаперчевый голос Иоганна Францевича окреп и даже зазвенел.

– Нет, Иоганн Францевич, я не разделяю гуманизма взглядов.

– А я полагал, что вы человек образованный, так сказать, новый-с.

В голосе Иоганна Францевича самое неподдельное разочарование.

– Ошиблись, дорогой Иоганн Францевич. Я человек сугубо старый. За веру, так сказать, царя и отечество! Филантропия к заключенным мне абсолютно чужда.

– Жаль-с. – В черных глазах Иоганна Францевича сожаление. – Непонятно тогда – зачем вам это?

Показал на карту.

– То есть как зачем?

– Хлопоты, беспокойство, лишения-с, так сказать, комфорта. Если тут нет гуманизма чувств…

– Я состою на государственной службе.

– Все же…

– Скажите, Иоганн Францевич, – Любавин доверительно взял собеседника под руку, – эти мысли о гуманизме – ваши собственные, – Любавин сделал паузу и посмотрел в глаза вдруг переставшего улыбаться Иоганна Францевича, – или у вас тут в Иркутске общее направление такое?

– Общее, – быстро кивнул Иоганн Францевич, – вот и госпожа Бориславская… И вы знаете, она мне говорила… Она будет фраппирована, когда узнает вашу точку. Исключительная женщина.

– Что делать, Иоганн Францевич… Но вы меня, признаться, тоже удивили.

– Я? Вас? Каким образом?

– Ну, женщины занимаются гуманизмом… Это у них от неразумения. А вы? Неужели вы настолько обрусели, что потеряли исконную немецкую твердость ко всяким либеральным бредням?

– Не потерял, Николай Николаевич, не потерял! Но, – Иоганн Францевич значительно поднял палец вверх, – как говорят у вас в России, нос надо по ветру держать.

– У нас в России, дорогой Иоганн Францевич. Вы же в ней с детства живете, не так ли?

– Совершенно так.

– Ну вот. И я тоже. А потому берите спокойно от противника либеральных идей полчервонца на воспомоществование заключенным пересыльной тюрьмы, хотя в ней, как я полагаю, есть и недруги государя императора.

9

Они расстались весьма довольные друг другом. Но если бы Иоганн Францевич на следующее утро заглянул во двор чиновника Чурина, то был бы весьма удивлен: у крыльца – запряженные тройкой сани, в них – вещи географа. Он уезжал.

У городской заставы на западной окраине Иркутска его нагнал возок с полицмейстером и жандармом.

Пока будочник, волоча по снегу пудовые валенки, тащился поднимать шлагбаум, полицмейстер вылез из саней и подошел к Любавину:

– Как же так, Николай Николаевич, уезжаешь и не попрощался?