Герман Лопатин

– Это другое дело. – Шишкин украдкой перекрестил Лопатина. – Свободу свою защищай, чем и как можешь! Она – твоя, никому не отдавай ее… Хотя, я знаю, твое дело кончится благополучно. Сегодня ночью я видел тебя и тех ребят, что пошли по этапу к Якутску. Они сидели задумчивые, печальные, а у тебя лицо было ясное, светлое. Я не боюсь за тебя!

12

Как и в предшествовавшие дни, чиновник оставил Лопатину на бумаге вопросы, а сам вышел.

Лопатин видел в закрытое окно часть двора, крыльцо, солдата у крыльца. Он сел за стол и стал обдумывать ответы на предложенные вопросы. Не торопясь вывел число, выразил готовность отвечать чистосердечно и по порядку.

«Тому следуют пункты…» – написал он и тут услышал долгожданный топот.

К крыльцу подскакала верховая лошадь. С нее соскочил чиновник Любавский, знакомый Лопатина (у него бывали дела в жандармском управлении), и, оставив непривязанной, прошел в дом.

Лопатин почувствовал вдруг удивительное спокойствие.

Подошел к окну, потянул раму. Окно без стука открылось. Легкий ветер зашелестел бумагой на столе. Лопатин обернулся, поставил на листки чернильницу. Влез на подоконник и легко спрыгнул на землю.

Быстро и тихо прокрался к крыльцу и на глазах остолбеневшего часового одним махом вскочил в седло.

Пока солдат пришел в себя, пока срывал с плеча ружье и целился, Лопатин был уже далеко.

Промчавшись сквозь весь город, карьером влетел на понтонный мост через Ангару и скрылся в тайге.

Полиция и жандармы, помня его прошлый побег, бросились вниз по Ангаре.

Несколько отрядов рыскали по окрестностям.

Предполагали: беглец или вновь попытается спуститься к Енисею, или будет скрываться в тайге. Больше ему деться было некуда.

Никому и в голову не приходило, что в тот же вечер он вернется обратно в город.

13

Пробравшись задворками к дому коллежской советницы Чайковской, Лопатин, как было условлено, остановился у крайнего окна.

В доме горел свет.

В комнате сидели жандармы.

Значит, они все же пронюхали что-то! До сих пор Чайковская была вне подозрений. Ну, она умница – себя не выдаст, а улик против нее никаких не может быть.

Но что же делать?

Ни к Любавскому, ни к Щапову нельзя. Нельзя ставить под удар друзей! Уж если жандармы у Чайковской, то у них его схватят в первую же ночь.

И из города уходить нельзя – жандармы рыщут по всем дорогам. Надо переждать хотя бы неделю. Все успокоится, тогда можно действовать дальше: в одежде мужика со знакомым крестьянином выбираться из Иркутска. Крестьянин предупрежден. Они поедут вместе до Томска – отец и сын. Документы выправлены.

Все так хорошо продумано. Нельзя сорвать!

В саду за домиком, где он стоял, было темно и влажно. Листья черемух касались лица. Над головой сквозь темень неба просвечивали звезды.

В голову пришла сумасшедшая мысль – а не явиться ли сейчас к Неллочке Савостьяновой? Три улицы отсюда. Рядом. Постучать в окошко…

Представил: как она обрадуется! Неллочка еще тогда, когда служил в палате, упрашивала взять ее с собой.

Однако идти к ней нельзя. От неожиданности и радости она переполошит весь дом. А куда денешься наутро? С собой брать ее и вовсе не годится. Он и сам в точности не знает, готова ли она к лишениям и превратностям нелегальной жизни. Да и как заберешь ее отсюда, когда самому все дороги перегородили?

Да, задачка.

Вспомнил, как шесть лет назад вот так же стоял возле дома, куда вход был закрыт, и напряженно соображал, что делать. Тогда было даже труднее. Он беспокоился не о себе.

Он должен был предупредить тех, кого еще не арестовали после выстрела Каракозова.

Два дня и две ночи он предупреждал людей, переносил в безопасные места литературу и водил за нос сыщиков.

Это было первое боевое крещение на революционной работе. Тогда, между прочим, он постиг одну истину: чтобы добиться успеха, надо действовать быстро, решительно и неожиданно для своих врагов.

Да, именно так – быстро и неожиданно!

14

Около одиннадцати позвонил у каменного особнячка в центре города.

Открыли не сразу. Когда прогремел засов, Лопатин шагнул за порог и захлопнул за собой дверь.

– Батюшки! – вскрикнул человек со свечой в руках и попятился.

– У вас, надеюсь, никого?

– Никого… Я один. Жена гостить уехала. Не погубите, Герман Александрович. Я вам не сделал ничего плохого!

– Да не празднуйте вы труса, Иоганн Францевич. Пригласите лучше в комнаты.

– Хорошо, хорошо. Пожалуйста.

Иоганн Францевич боком засеменил впереди по коридору, видимо боясь поворачиваться к гостю спиной.

Лопатин усмехнулся.

В комнате огляделся – шторы на окнах задернуты. Сел в кресло.

– У вас найдется комната с окном в сад?

– Найдется. Пожалуйста.

– Очень хорошо. Я поживу у вас немного. Вы не возражаете?

– Помилуйте! Мне очень даже лестно. Такой известный человек.

На угрюмом лице Иоганна Францевича наконец-то любезная улыбка.

– А вас, я слышал, весь день ищут?

– Ищут, и завтра будут искать. И послезавтра.

– А вы у меня? Тут, в комнатке? – исходил умильной улыбкой Иоганн Францевич. – Умненько придумали!

– Я думаю, объяснять наши возможные отношения не надо? – остановил его восторг Лопатин, вытащил из-за пазухи револьвер и переложил в карман брюк.