Герои умирают

– Как бы не так. – Берн помотал головой и начал перечислять свои доводы, загибая пальцы. – Во-первых, он занят изготовлением своей Иллюзии, и если мы явимся к нему сейчас, то можем все испортить. Во-вторых, он в Железной комнате. Если хочешь, сходи к нему один, а меня уволь. И в-третьих, даже если мы ему все расскажем, он все равно не поверит. Он знает Кейна много лет – дольше, чем меня. Поэтому даже если поверит, то все равно найдет повод велеть нам оставить Кейна в покое. Ты же знаешь, какой он, – ему интереснее, чтобы Кейн был жив за каким-то хреном. Так что лучше нам сначала найти Кейна и убить, а уж потом рассказывать – как думаешь?

Тоа-Ситель поджал губы и кивнул:

– Согласен. Дай мне пять минут, чтобы собрать отряд сопровождения.

– К черту сопровождение.

– На улицах небезопасно…

– Только не со мной.

Берн вдел руки в ремни спинной перевязи, застегнул серебряную пряжку на груди, скользнул по рукояти меча кончиками пальцев, и Косаль сухо задребезжал в ножнах в ответ, будто гремучая змея – хвостом.

– Не надо нам никакого сопровождения. Пошли.

5

Тоа-Ситель внимательно разглядывал Ламорака, слушая его рассказ. Несмотря на стремительно отекающую сломанную челюсть и запекшуюся под расквашенным носом кровь, лицо предателя оставалось удивительно красивым. Герцог видел, что без этих увечий оно было бы привлекательным, хотя и немного грубоватым. Одно из тех лиц, к обладателям которых почему-то сразу проникаются доверием люди. Тоа-Ситель мог видеть, что без этих травм он был бы невероятно красив. Его лицо внушало почти автоматическое доверие.

Но физиогномический интерес Тоа-Сителя в данном случае носил скорее умозрительный характер. Как правило, лицо довольно точно отражает суть человека, и Герцог был удивлен тем, что не видит в физиономии Ламорака ни одного признака душевной слабости или намека на бесхребетность.

А ведь когда они поднялись на верхний этаж особняка Берна, в берлогу под крышей, Ламорак вел себя как нашкодивший щенок: съеживался всякий раз, когда Берн подходил к нему вплотную, и поворачивался так, чтобы держать свою ногу в шине как можно дальше от Графа. И отмалчивался, пока Тоа-Ситель лично не обещал ему, что вытащит его из лап Котов. Но и тогда он говорил нехотя, цедил слова сквозь плотно сжатые зубы, а его безбородые щеки покрывались краской стыда. Тоа-Ситель смотрел на него с прищуром, рассеянно поглаживая рукоятку отравленного стилета в рукаве.

Еще за дверью Берн предупредил:

– Ламорак – паршивый колдун, но есть один трюк, который он проделывает вполне сносно, так что может даже быть опасен. Это заклятие Доминирования. Следи за ним.

И Тоа-Ситель следил, но не видел, чтобы пленник хотя бы попытался использовать магическую Силу. А через минуту, когда Ламорак заговорил о цели коварного плана Кейна, Герцог и думать забыл о колдовстве.

Ламорак, запинаясь, рассказал о своем предательстве, морщась от боли, когда тугая льняная повязка врезалась ему в отекшую щеку, а это случалось часто, ведь он, спеша выложить все, что знал, забывал о сломанной челюсти и начинал говорить слишком быстро.

– …Вот, а потом ему останется только накрыть Иллюзию сеткой, и она отсечет Иллюзию от Потока. И все исчезнет, ясно? Двадцать тысяч человек на стадионе увидят, как Ма’элКот исчезнет – так, как исчезают Актири. И это будет доказательство. Ма’элКот не переживет такого.

– Сетка, опять эта гребаная сетка! – зарычал Берн, и вены вздулись у него на шее. Он заметался по комнате. Подвернувшийся стул разлетелся в щепки от удара графской ноги. Берн резко развернулся к Ламораку. – А Паллас? Как это поможет ему спасти ее?

– Никак, – ответил Тоа-Ситель, вставая. – Разве ты не понял? Ему на нее плевать. Паллас – это лишь уловка, наживка. Сам Кейн – вот главная опасность. Империя с самого начала была его целью.

– Не верю, – отрезал Берн. – Ты просто не знаешь, через что он прошел ради этой бабы.

– Но для них это просто игра, – стоял на своем Тоа-Ситель. – Забыл? Ма’элКот узнал об этом от одного из тех, которых поймал во дворце. Для них это игра, длинное представление, история с продолжением. Развлечение. Мы страдаем и гибнем ради увеселения Актири.

– Развлечение или нет, а он все равно будет рвать задницу ради нее… – возразил Берн, но Герцог уже не слушал – его взгляд был прикован к Ламораку.

С тех пор как слово «игра» впервые сорвалось с уст Тоа-Сителя, Ламорак с нарастающим ужасом переводил глаза с него на Берна и обратно. Уголки его рта поникли, как у ребенка, готового заплакать, он хрипел, точно от удушья.

– В чем дело? – спросил Тоа-Ситель. – Ламорак, что с тобой?

Ламорак отмахнулся дрожащей рукой:

– Я… я… ничего, я просто… не могу…

Берн презрительно фыркнул:

– Да обоссытся он сейчас, не видишь, что ли? Эй, не староват ли ты так бояться Актири?

– Я… нет… я…

Ножки его кресла заскребли по каменному полу, пока он судорожно отталкивался здоровой ногой.