Герои умирают

Еще Паллас знала, хотя и смутно, о пожарах и общем переполохе в городе, о мятежниках и вооруженных стычках на улицах. Правда, с высоты ее нынешней точки зрения эти события виделись ей не причиной терзаний Ма’элКота, а скорее наоборот – их следствием. Ей представлялось, что это его ярость, клокоча, устремляется наружу и заливает город, как если бы тот был продолжением тела Императора.

Чтобы увидеть его по-настоящему, надо открыть глаза, но ей еще предстояло достичь того уровня, когда она сможет видеть людей не внутренним взором, а физическим; пока же подъем продолжался, Паллас уже ощущала биение своего сердца и боль, которой отзывалась в ее теле борьба за каждый вдох. Но голоса, причем знакомые, она слышала – они говорили о Кейне.

И называли его Актири.

Какая-то часть ее мозга понимала, что это плохо, что здесь кроется возможная проблема. По мере того как ее ощущение окружающего становилось острее, она услышала еще кое-что о плане Кейна, включавшем в себя серебряную сетку, гриффинстоуны и намерение выставить Ма’элКота Актири в присутствии тысяч его Подданных.

Голос Ма’элКота изменился: она с удивлением ловила в нем нотки слабости, сомнения в себе и затаенной боли, непривычные для ее уха.

– Как это возможно? Я не могу постичь всей глубины… Нет, нет, этого не может быть! Это немыслимо! Вся Моя карьера… Мое восхождение к трону, все Мои планы, всё – работа Актири… Не могу поверить. Не верю.

Всплывая на поверхность сознания, Паллас узнала голос Тоа-Сителя, такой же невозмутимый, как и в ту ночь, когда она подслушивала его разговор с величеством.

– Риск чрезмерно велик. Необходимо отменить церемонию.

– Отменить? Теперь? Мои Дети уже входят на стадион; отменить церемонию сейчас – значит признать вину; результат все равно будет тот же. – Голос Императора дрогнул от непривычной жалости к себе. – Одним стремительным ударом оказаться низвергнутым с горних высот в смердящую навозную кучу. Если бы все боги до единого питали ко Мне ненависть с того дня, когда Я родился, они и то не могли бы выдумать наказания хуже. Как поверить, что все было предрешено еще семь лет назад, когда Кейн принес Мне Венец Дал’каннита и тем самым поставил Меня на путь, который завершится здесь и сейчас одним ударом, который обрушит всю Мою Империю… Неужели он так умен? Может ли быть, чтобы он превзошел Меня разумом? Ты – ты его знаешь. Ты его товарищ; ты принес Мне эту весть. Говори же. Поведай Мне правду об этом человеке.

«Это он что, мне? – заворочалась мысль в голове Паллас. – Неужели он думает, что вот так попросит и я заговорю? Ни магией, ни пытками он ничего от меня не добился, а тут я, значит, заговорю?»

Раздался шелест шагов, треск туго натянутой ткани, и Паллас открыла глаза.

Ма’элКот стоял над ней, повернув голову в сторону. Его блестящая от масла спина бугрилась мышцами, твердыми, точно камни. Одной рукой он держал за шиворот мужчину, ноги которого болтались в воздухе. В памяти Паллас вспыхнула точно такая же картина – Ма’элКот держит за шиворот Кейна, только этот человек был не Кейн.

У него была сломанная нога, к которой обрывками грязного льняного полотнища была привязана деревянная шина, наручники на запястьях, окровавленная повязка на одной руке, еще одна на отекшей черно-фиолетовой челюсти, его нос распух, под глазами были большие синяки.

Лишь когда он заговорил, Паллас поняла, кто это.

– Я не… не могу… Все, что я знаю, я уже рассказал… – жалко залепетал Ламорак, часто мигая мокрыми глазами.

«И я когда-то обнимала этого человека, – думала Паллас, удивляясь самой себе. – Целовала, любила. А теперь не могу вспомнить за что…»

Но олимпийское спокойствие тех высот – или глубин, – где она пребывала сейчас, скоро расставило все по местам. Конечно, ее привлекло в нем то, что он не просто не Кейн, но полная его противоположность во всем. Высокий блондин с внешностью полубога-полугероя, хороший во всех смыслах этого слова: заботливый, сострадательный, романтичный и смелый.

И при этом совершенно пустой внутри. Прекрасная оболочка, непрочная, как выдутое яйцо.

Вот в чем их главное отличие: Кейн целен. У него что снаружи, то и внутри. Вот почему его не так легко сломать, как Ламорака: Кейн – не пустая скорлупа, а камень, гладкий, словно яйцо.

– Вот что надлежит предпринять, – снова заговорил Ма’элКот, поворачиваясь к Тоа-Сителю, который стоял поодаль в почтительном молчании; Ламорак, забытый, болтался в руке владыки. – Я – Ма’элКот. И Я ни от кого не бегаю. И не прячусь. Если Берн не может восстановить сеть, значит я встречусь с Кейном на арене лицом к лицу.

Тоа-Ситель встревожился:

– Ма’элКот…

– Нет. Если Я буду трусливо прятаться в Моем дворце, то все произойдет так, как задумал Кейн. Но Я нанесу ответный удар, который сомнет его планы: Я Сам появлюсь там.

Он разжал кулак, и Ламорак со стуком упал на пол.