Герои умирают

Самое пугающее во всем этом то, что Ма’элКот совсем не испугался.

Он поднимает голову, притеняет ладонью глаза от беспощадного ядовитого света, который излучает тело Паллас, и ухмыляется улыбкой богатенького ребятенка, который встречает Рождество. В его голосе звучит глубокое, почти сексуальное удовлетворение.

– Чамбарайя, если Я не ошибаюсь? А Я всегда думал, что ты миф.

Голос, который звучит в ответ, состоит из птичьих песен, хруста гальки под чьей-то ногой, плеска воды и даже шума боя, кипящего вокруг.

НЕ МИФ. ОТОЙДИ ПОДАЛЬШЕ, БОЖОК, И НЕ ТРОНЬ КЕЙНА, ПОТОМУ ЧТО ОН НАШ.

Чамбарайя? У меня отвисает челюсть. Речной бог собственной персоной?

– Отойти подальше? С большим удовольствием, – отвечает Ма’элКот вкрадчиво и, оставив меня беспомощно лежать на дне повозки, отходит в сторону и отряхивает руки, словно работник, который сделал свое дело. – Я давно жду, когда старые боги придут помериться со Мной силами. Честно говоря, я надеялся на более впечатляющую встречу. Но ты тоже подойдешь.

Паллас сжимает кулаки, и цветы, которыми увита повозка, внезапно оживают: словно змеи, они обвивают Ма’элКота, привязывая его руки к бокам, сдавливая ему горло. Деревянная платформа под его ногами со скрипом и скрежетом превращается в колодки, которые обхватывают его лодыжки. Он силится сбросить их с себя, нечеловеческие мускулы волнами ходят под его одеждой. Деревянные колодки скрипят, но держат. Опустив голову, он смотрит, как пленившие его цветы превращаются в тропический сад, и широкая ухмылка расплывается по его лицу.

Он поводит плечами, и гремит гром.

Он смеется, и солнце меркнет.

Он поднимает голову, и молния потоком энергии обрушивается на него с потемневшего неба; языки пламени вырываются из его тела, испепеляя цветы и поджигая повозку, от которой в считаные мгновения остаются одни угли.

Удар грома, который следует за этим, лишает меня способности слышать, зато я вижу, как Ма’элКот, торжествуя, стоит посреди бушующего пламени.

Он поднимает руку, точно так же как тогда, во время ритуала Перерождения. Я откатываюсь в сторону, бессловесный крик рвется из моего рта – надо предупредить Паллас.

Ма’элКот выбрасывает вперед кулак. Воздух вокруг него вспыхивает, словно топка плавильной печи, и с диким ревом струя огненной энергии устремляется прямо в грудь моей жене, а та принимает ее, разведя руки в стороны, словно цветок – лепестки.

В ее смехе слышна потусторонняя Сила. Она указывает куда-то на север, за стену стадиона, высоко в полуденное небо.

Там, на горизонте, заслоняя небо, уже ходят прозрачные горы, изумрудные от водорослей, искрящиеся чешуей мечущихся в них рыб. Сама река, против всякого обыкновения и разумения, потекла вверх.

Водяный поток поднимается все выше, один его конец свертывается в шар размером с деревню. И вдруг он разворачивается, как цветок, как морская звезда, и оказывается…

Рукой.

Рука Чамбарайи приближается к стадиону. Сражение вокруг нас мигом затихает, солдаты, в том числе закаленные ветераны многих войн, бросают оружие, падают ничком и закрывают голову руками, вопя, словно малые дети. Горожане хватаются друг за друга и воют. А я… я смотрю во все глаза.

Кем же должна была стать Паллас, чтобы начать творить такое?

Рука размером с боевой корабль – да что там корабль, целый авианосец – опускается. Пламя горящей повозки погружается в нее, шипит, но продолжает гореть, посылая к небу целый столб из воздушных пузырьков. На ошеломительно долгий миг вода охватывает меня, и я оказываюсь нос к носу с карпом – рыбина размером с мою голову таращится на меня так же ошеломленно, как я на нее. Но вот поверхность воды отступает, оставляя меня лежать на дымящемся остове повозки, от которого несет дымом и с которого хлещет вода, а яд продолжает расползаться по моей горящей огнем ноге.

А рука уже высоко надо мной, так высоко, что солнце просвечивает ее насквозь, и я вижу, что в ней зажат Ма’элКот. Водяная сфера в сотню метров глубиной окружает его, так что я едва различаю его в центре.

Вдруг пар начинает хлестать из сферы во все стороны – это Ма’элКот разводит в стороны руки и начинает гореть.

Он еще не сдался, и я не знаю, сможет ли Паллас или Чамбарайя, – короче, я не знаю, останется ли победа за ними.

Не уверен, что есть на свете сила, способная превзойти его могущество.

Я перекатываюсь на бок, сплевываю густую зеленоватую воду, которая затекла мне в рот, и вдруг обнаруживаю себя лицом к лицу с Ламораком. Ну мы его и уделали – нога сломана, челюсть тоже, нос разбит и свернут на сторону, глаза заплыли, превратившись в узкие щелочки. Одно мгновение эти щелочки смотрят на меня, но вдруг начинают закрываться: если я захочу убить его сейчас, он ничего не сможет с этим поделать, и он это знает. Значит, он отпускает сознание – знает меня слишком хорошо, понимает, что нет смысла просить меня о пощаде.

– Нет уж, жалкий мешок дерьма, не уходи, ты мне еще нужен! – рычу я и просовываю пальцы под повязку, которая удерживает его челюсть.