Герои умирают

Он и правда забыл – забыл, что сеть отгородила его от Потока, лишила магической защиты. Моя ухмылка сменяется зверской гримасой, когда я, размахнувшись хорошенько, бью Императора ногой в пах.

Удар моей стопы расплющивает его яички, так что его глаза двумя баскетбольными мячами выскакивают из орбит, рот широко раскрывается, и из него с громким шипением вылетает весь его запас дыхания. У него такое лицо, что мне хочется ржать в голос.

Пока он, согнувшись пополам, вслепую шарит рукой у себя в паху, надеясь успокоить разбитую промежность, я оставляю его в этом безвременье между ударом и мигом, когда он обнаружит, какой ослепительной еще станет эта боль, а сам бросаюсь к кресту Паллас. Подпрыгнув, я цепляюсь пальцами обеих рук за серебряную сеть, лезу по ней вверх, и на один бесконечный миг я и Паллас оказываемся лицом к лицу.

Одними глазами я задаю другой вопрос, и она отвечает:

– Да.

Я накрываю ее рот своим ртом. Мы жадно целуемся сквозь сеть. Сколько дней моей жизни я шел к этому моменту, заставлял себя двигаться к нему, и он стоил всех моих усилий.

Сеть расползается под моим весом, и я сквозь образовавшуюся дырку вкладываю камень в ее повернутую ко мне ладонь. Ее пальцы смыкаются вокруг гладкой поверхности.

– Что тебе нужно?

Слезы выступают у нее на глазах.

– Купи мне время.

– Готово.

Арбалетные стрелы свистят мимо меня, когда я снова скатываюсь на платформу. На один тошнотворный миг мне кажется, что стрелы прошили Паллас, но, взглянув вверх, я вижу, что сеть перед ней раздулась, как парус, только наполняет ее не ветер, а полупрозрачная стеклянная сфера с Паллас в центре. Она успела поднять Щит, а он уже ощетинился вонзившимися в него стрелами. Но даже с гриффинстоуном в руке она не сможет выполнять два магических действия сразу: держать Щит и снимать себя с креста.

Значит, я должен купить ей паузу.

Здесь, внизу, без слов рычит Ма’элКот, стоя на коленях. Его лицо стало багровым от натуги, пальцы шарят по сетке, стремясь сорвать ее с головы. Я уже готовлюсь к удару, но вдруг передумываю и опускаю ногу.

Есть вещи, которые надо делать только руками.

И я хорошенько навешиваю ему правой в нос.

Сердце едва не выпрыгивает у меня из груди от радости, когда его безукоризненный нос сворачивается набок под ударом моего кулака и въезжает в столь же безукоризненную скулу, а глаза сходятся к переносью от боли. Кровь вскипает во мне, я готов убить его, не сходя с места, как вдруг ледяная сосулька впивается в мое левое бедро.

Оказывается, это ножичек Тоа-Сителя. Старикан-то крепче, чем кажется, – дополз-таки до меня, волоча сломанное колено, а теперь смотрит на меня снизу вверх с выражением безумного удовлетворения на лице, так, словно достиг главной цели своей жизни и теперь готов умереть.

И зря он так смотрит: это же не рана, а так, царапина. Легко, точно занозу, я вынимаю стилет из ноги и отбрасываю его в сторону, а сам с разворота бью Герцога ногой по голове так, чтобы у него в глазах потемнело, но не так, чтобы убить. Он мешком валится на бок – а сам все еще в сознании, ишь какой крепкий попался, – и я, упав на одно колено, вырубаю его окончательно ребром правой ладони в основание черепа.

Стрелы продолжают свистеть со всех сторон, но ни одна не подлетает ко мне близко – стреляют с трибун, стрелки боятся зацепить Ма’элКота. А он уже почти справился с сетью. Надо его кончать, и быстро, а то эти лжегуляки вот-вот пожалуют.

Ревут трубы, совсем близко. Ворота, ворота тоннеля, что ведет наружу, открыты!..

Черт. Кавалерия.

Копейщики в легких доспехах на полном скаку проносятся в ворота и рассыпаются по арене. Солнце бликами отскакивает от стальных наконечников копий у всех, кроме пятерых, – они скачут следом за человеком без доспехов, зато с ног до головы в крови, который на скаку вертит над головой здоровенным мечом с такой легкостью, как будто весу в нем не больше, чем в дирижерской палочке.

Его глаза встречаются с моими, и Берн приветствует меня безумной ухмылкой окровавленного рта.

И вдруг жидкий огонь ручейками начинает растекаться сквозь мышцу моего левого бедра, и я понимаю, почему так смотрел на меня Тоа-Ситель.

Старый хрен меня отравил.

С глухим треском, какой бывает, когда мясо отрывается от костей, Ма’элКот освобождается от сети. Одним движением он поднимается на ноги, вырастая надо мной, словно приливная волна. Я подпрыгиваю, целя ногой ему в подбородок, но тут его лицо из багрового снова становится белым. Это значит, что магия вернулась к нему, и мне теперь не угнаться за ним, его громадная рука выбрасывается вперед стремительно, как атакующая змея, ловит меня за лодыжку раньше, чем я успеваю закончить замах, и ударяет мною о дно повозки так, что та едва не раскалывается.

Искры летят у меня из глаз, дыхание застревает в груди. Ма’элКот снова вздергивает меня в воздух за лодыжку, так что моя голова болтается где-то на уровне его колен.

Он рычит:

– Готовься узнать, что значит разгневать Меня.

Все пошло немного не так, как я планировал.