Гибель Царьграда

Хрустнув, изогнулся в могучих руках лук. Наконечник стрелы хищно нацелился в мелькающую в волнах голову.

— Нет, — едва слышно выдохнула, подалась вперёд Ирина, замер на вёслах старик и мальчишка подле него. В каком-то бессознательном порыва, прижал к груди икону Никита, ещё до конца не веря в происходящее.

А турок отчего-то медлил спустить тетиву... Вот уже пловец судорожно вцепился в край лодки. Вот над бортом показались его безумно вытаращенные глаза. Рвущийся в крике рот.

— Помогите! Христа ради помогите!

Никита уже ничего не видел, кроме этих глаз и разверстого рта. Судёнышко резко качнулась, щедро черпанув воды, и в голове иконописца обречённо мелькнуло: «Всё — сейчас перевернёмся». В этот момент, что-то длинное и блестящее вдруг мелькнуло в воздухе и с глухим стуком опустилось на голову пловца....

Всё дальнейшее виделось юношей словно в тумане: старик с веслом наперевес, белая как мел Ирина, несколько растерянный турок и зелёная взбаламученная вода на том месте, где только что барахтался пловец. Никита опустился на лавку и закрыл лицо руками. В ушах его всё ещё стоял отчаянный крик: «Христа ради помогите!»

Господи, что они сейчас натворили! Все они и он в том числе. Чем же мы тогда лучше турок? Они убивают чужих им по вере, а мы-то — своих!!! Господи, простишь ли?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Тёплым майской ночью небольшая рыбачья лодчонка под косым парусом неслышно скользила вдоль крутых и безлюдных берегов Понтийского моря.

На борту лодчонки находилось пятеро: сидящий на корме и правящий лодкой угрюмый старик, примостившийся у его ног настороженный мальчишка лет двенадцати, молодая женщина, с головой закутанная в тёмное покрывало, хрупкий монашек с прижатой к груди иконой и сурового вида юноша с луком за спиной и саблей на коленях. Все пятеро молчали, погруженные каждый в свою думу.

Несколько часов назад они благополучно миновали зловещие турецкие Хиссары. Видимо, небо всё-таки услышало отчаянные молитвы сидящих в лодке людей: дозорные на крепостных башнях то ли проспали, то ли попросту не обратили на неё внимания...

Время от времени старик переводил взгляд на сидевшему к нему лицом юношу, на его здоровенные кулаки и саблю, и в глазах рулевого закипала бессильная злоба.

Ему было с чего злиться: он — тёртый жизнью калач, рассчитавший всё или почти всё, вдруг оказался во власти этого юнца, и по воле последнего плыл сейчас не в сторону благословенной Европы, как изначально задумывал сам, а вдоль безлюдных берегов Чёрного моря. Будь прокляты те два брошенные кем-то на набережной тюка с тряпьём, из-за которых он замешкался с отплытием и в итоге потерял почти всё, а самое главное — потерял свободу!

А ведь поначалу всё складывалось как нельзя лучше: он, хвала Господу! вовремя узнал о прорвавшихся в город турках, вовремя, благо жил неподалёку, перевёз в порт самое ценное из своего добра, а потом, сидя возле одного из давно заброшенных причалов, хладнокровно ждал часа, когда покинут порт последние судёнышки, переполненные обезумевшим людом и, наконец, в поисках спасения схлынет, расточится по городу оставшаяся на берегу толпа несчастных. Ждал, когда, кажется, и ждать было уже нельзя, когда на опустевшей вдруг набережной вот-вот должны были появиться передовые турецкие отряды. И в этот краткий миг затишья он подал наконец знак нервно грызущему ногти мальчишке — своему слуге и единственной привязанной к нему душе — выталкивать заранее припрятанную под старым пирсом лодку (хвала Господу, что никто не заметил этого тайника!), ставить парус и грузить в неё тюки с добром... А потом... Потом всё пошло совсем не так...

Старик первым нарушил молчание. Он с шумом вобрал воздух мясистым носом и сказал с тревогой:

— Ветер крепчает. Надо бы пристать к берегу, а то, не дай бог, потонем.

Уже давно борющийся со сном Януш вздрогнул и уставился на старика.

— Вон и место подходящее, — кивнул тот в сторону узкой, отвоёванной у скал береговой полосы, что в этот момент медленно тянулась по правому борту.

— Надо — так приставай, — буркнул Януш, которому, по правде сказать, путешествие по объятому мраком морю тоже не совсем нравилось. Уж лучше плыть днём, при свете солнца.

Кормчий словно ждал этих слов: он тут же направил лодку к берегу.

Когда до белопенной линии прибоя, хорошо различимой во мраке, осталось совсем немного, старик убрал парус и, быстро разувшись, спрыгнул в чёрную непроглядную воду. А ещё через мгновение его голова со слипшимися волосами показалась над бортом.

— Давайте, помогайте. Тут уже дно! — прокричал старик, тряся мокрой бородой и, цепко ухватившись за край лодки, с неожиданной силой потянул её к берегу.

Первым в воду сиганул мальчишка, за ним последовали Януш — он чуть замешкался, стягивая сапоги — и монашек, неловко переваливший через борт. Ирина Марза, сбросив с плеч покрывало, тоже было приподнялась со скамьи, но янычар решительно мотнул головой:

— Сиди, женщина, без тебя справимся.

— Осторожно ступайте, тут хотя и песок, попадаются острые камни, — предупредил старик и добавил с досадой. — Я уже порезался....