Гибель Царьграда

Спросил и сам же ответил:

— Они всего лишь захватили его... По праву сильного. Мы были сильнее, поэтому и победили. Закон жизни: мир принадлежит сильным.

При этом в лице его проступило что-то хищное. Но женщину это не испугало:

— Ты не нрав, турок! — воскликнула она с вызовом.

— Я — не турок! — неожиданно резко отозвался тот. Лицо его исказилось гневом. — Слышишь, женщина? Я — не турок.

— А кто же?

— Серб... Я — серб, а не турок. Мальчишкой меня вывезли из родного дома и силой обратили в магометанство...

— Не важно: турок ты или серб, но всё равно, ты не прав. Слышишь? Ты. Не. Прав. Миром правит любовь. Она сильнее любой грубой силы, она даже сильнее ненависти, ибо вечна и всепобеждающа....

Никита хотел добавить к этой горячей тираде слова апостола Павла о том, что «любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится...», но не успел. Турок, оказавшийся вдруг сербом, насмешливо спросил Ирину:

— Так, где же была твоя любовь, женщина, когда турки бесчинствовали в Константинополе? Почему она не спасла его жителей от турецких сабель?

— Значит, такова была воля Господня, — вмешался наконец в разговор иконописец. — Нам не дано предугадать Его замысла. Как говорил мой учитель, мы видим лишь изнанку ковра, не ведая его истинного узора. Значит, для чего-то надо, чтобы магометане владели Городом... Быть может, это не конец, а начало чего-то нового...

— Только всё равно очень грустно... — выдал он вдруг по конец и вздохнул.

— Ничего — отольются им ещё наши слёзы! — стиснув зубы, прошептала Ирина. Глаза её мстительно сузились.

— А как же любовь, которая сильнее ненависти? — усмехнулся янычар.

Женщина зло глянула на него и снова уставилась во мрак. По щекам её текли слёзы...

Некоторое время все трое молчали, слушая, как совсем рядом, за дождевой завесой, тяжело и страшно ворочалось невидимое в ночи море.

— Как тебя зовут, серб? — вдруг спросила Ирина.

— Януш... Януш меня зовут... — буркнул янычар, всем своим видом показывая, что не расположен к дальнейшей беседе. Внезапно её рука мягко коснулась его плеча.

— Расскажи мне, пожалуйста, о себе. Если ты, конечно не против... Януш.

Он с подозрительным видом покосился на женщину: уж не насмехается ли она над ним. Но нет, её глаза были абсолютно серьёзны, и не было в них больше ни злобы, ни ненависти.

— Да что тут рассказывать... — смутился он и неожиданно для самого себя вдруг взял и рассказал всю свою жизнь до того момента, как оказался в храме Святой Софии. За всё время своего рассказа он ни разу не взглянул ни на женщину, ни на монашка.

— Ну а дальше ты знаешь сама... — закончил янычар и только тогда решился повернуть к Ирине лицо. В глазах её, заметил Януш, блеснули слёзы. Встретившись с ним взглядом, она глубоко вздохнула, провела по глазам рукой и спросила:

— А как же твой брат? Неужели ты больше ничего не слышал о нём?

Янычар только отрицательно мотнул головой. Наступило молчание, которое снова нарушила Ирина.

— И всё-таки ты не прав, Януш, — сказала вдруг она. — Что, как не любовь моего мужа спасла меня вчера? Что, как не любовь к твоим друзьям заставила тебя пройти через всё это?

Янычар лишь растерянно пожал плечами. До этого момента он никогда не думал, что им тоже может двигать любовь. Да и вообще, что это за штука такая любовь?

«Любовь между мужчиной и женщиной — это болезнь. Она делает воинов беспомощными и слабыми, — так говорили духовные наставники в янычарской школе. — Обходите стороной женщин, чтобы не заразиться любовью». И не случайно каждый янычар в момент посвящения в братство помимо клятвы в вечной верности султану принимал ещё обет безбрачия. «Чтобы ничто не отвлекало вас от служения вашему повелителю, да хранит Аллах его дни», — так говорили дервиши.

И вот сейчас источник этой слабости сидел рядом с ним, и Януш на собственном опыте убеждался, как правы были мудрые наставники. Мысли янычара путались и вместо того, чтобы отдыхать перед новым трудным переходом, он с бьющимся сердцем ощущал близость её горячей плоти, вдыхал запах её кожи, волос, и в огрубелой душе его просыпались какие-то новые, неведомые ему доселе чувства.

Он конечно же слышал о том, что женщины — это один из источников наслаждения, и в мусульманском раю их подобия — гурии будут вечно дарить свою любовь павшим во славу Всевышнего воинам, а воины никогда не будут знать усталости. Он не раз становился свидетелем того, как пьяные от крови и вседозволенности солдаты на виду у всех совокуплялись с захваченными в плен женщинами, зачастую против воли последних. Сколько подобных сцен довелось видеть ему на улицах павшего Константинополя. Отчаянные крики несчастных жертв и похотливые, мерзкие телодвижения навалившихся на них солдат. Это казалось ему чем-то грязным, противоестественным и в конце концов постыдным для настоящего воина...