Читаем Главный курс полностью

Аккуратно сопит клан убийц

Любит шоппинг семья кровопийц


Здесь на ярмарках  торжице лиц

У нулей прописных не найдёшь единиц

Потеплели глаза, что под сводом ресниц,

И я слышу во сне шорох новых страниц


И в подклете страны и во свете зарниц

Шелестит родник в Гефсиманском саду

Эта правда начал из природных десниц

Семена, будто слово, я ронняю и жду…

* «В начале было Слово, и это слово был: Бог» Мне близка такая формула. Бог – отец есть жизнь, Христос есть Совесть, Святой дух – наши духовные начала.

АВТОБИОГРАФИЯ

Благодаря любви моих родителей

Меж двух эпох и солнечных целителей

Дух учреждённый из числа мыслителей

Внезапно открыл моё малое я,

                          а далее фокусам не счесть и числа…

Родился, учился, побрился, женился,

Затем учредился, потом открепился;

Вот только не спился, а словом открылся

И всё лишь единожды, как и родился.

ЭПИЛОГ К ЗАРИСОВКАМ

Моей любви недавние плоды

Уж разлетелись ястребами сути

А я парю над всем величьем наготы

И запускаю планеры и струги


Пускай на бреющем полёте стрекозы

Мерещется в окне мне стан перрона

И спрятавшись однажды за года

Я возвращусь к Вам в зареве из слова

ЧИСТЫЙ ТОН

Иду под покровом небес до звезды

И так пролетаю свой путь до мечты

Текут маскарады календарной поры

Начала ищу у небесной черты


Сложил белый парус все строки в рассказ

И вырастил ветер свой бриз выше фраз

Устало страницы листая в тени

Как дервиш, осла привяжу у черты


Осенние ноты дрожат между трав

Ячменные зёрна рассыпали нрав

И кто тот художник и где тот жакей…

Гитаны на деньги открыли музей


Экскурсии бродят в аркадах дворца

И прошлое ждёт нас под крышкой ларца

Едва извлечёт свой звук камертон,

Как время бежит с подъёмом на тон


На звоннице слышен малиновый звон

Его сквозь преграды несёт почтальон

На грифе зурны подтяну я струну

И можно теперь подражать соловью

ВСЁ ПРОЙДЁТ И ВСЕМ ПРОСТИТЬСЯ…

Разномастные мастифы в облаках летят как птицы

Строфы словно паровозы бороздят любви страницы


Искромётные сюжеты залетают под ресницы

И возносится апостроф* как архангел у страницы


Новый день в тот час родится когда явится  жар – птица

Mесяц водит хороводы меж берёзок и девица как царица


Гаснут солнечные лица, рядом новые возницы

Нож шамана разрывает кожу жертвенной волчицы


Очень скоро, в одночасье всё пройдёт и всем проститься

* Апостроф – небуквенный орфографический знак в виде надстрочной запятой или штриха. Эта сноска и есть апостроф.

ЗРЕЛЫЙ ТОПОЛЬ

Из серёжек мамаши в белоснежном пуху

Я пророс на поляне под псалмы на слуху

И стою вровень с храмом, и живу на ветру

Подпоёт моя крона песням тихим в лугу


Звездопад оживляет тополиный мотив

Я немного ветшаю и не так уж строптив

Я возник легковесно меж капельных рос

И ищу невесомо свой ответ на вопрос


Мели, сели, метели изнуряли меня

Суховеи и ветры испытали, едва

Под покровом надёжным я стою у дорог

Тень уступчивой тёткой охраняет пролог


Птицы стаями кружат и щебечут со мной

Я как древний кудесник всё шепчу про покой

Если мимо ты будешь проходить у ручья

Заходи, потеряй в моей тени года


Хоть немного развей своих дум чехарду

Отдохнёшь у дороги и уйдёшь за черту

Всякий странник со мною говорит неспеша

Собеседник надёжный нужен в жизни всегда

ПРИГЛАШЕНИЕ

Не убежать мне от себя,

Я лучше берегом пройдусь

Так просто паводком ручья

Растечься за распадком ввысь


В куделях белых облаков

Ловцов поймают на живца

Сойдутся рифмы в строчки слов

И унесёт улов река


Разливом Нил подарит ил,

Дуат * хранит сон пирамид

А жизнь всё жмёт до пола газ:

Урчит и стонет мой болид


В доисторическом Египете

Не счесть для разума даров

На мачтах небеса щекочут

Весь трепет в шёлке парусов

*Загробный мир в мифологии Египта

ТВОЯ ПЕСНЯ

В паркетах почести обменной

Дробя на цепи счёт стезе

Ищу как брод я свою отмель

Улиткой медленной в стерне


На стыках множества понятий

На грани лезвий и углов

Глаголят нам князья проклятий

Про бренный прах и жизнь основ


А мы как в зале ожиданья,

Где в гости ждём судьбу свою

Под блики мерного мерцанья

С колчаном стрел поём творцу


Не верь бравадам и застольям

Рифмуй миры свои с судьбой

И посыпая строфы солью

Уже не зря лекала крой


Одной небесной анфиладе

Отдай свой взор не трепеща

Едино жизнью раз напьёшься

Из кубка что извлёк любя


В житейских стужах звук тревожен

Играет громко мой рожок

Он загудит над облаками —

Ты верь, что это я, дружок

ДОСПЕХИ

В лазоревом свете манящей звезды

И в облике светлого летнего дня

Я осень свою уже взял под уздцы

Звезда привела в этот мир и меня!


Природой матери всех сущих,

Чей лик склонится над тобой,

Истоки сил в тебе звучащих

Ты отмеряй по капле в зной!


Осколок счастья не подклеить

Любою сдобой и строкой

Крой как закройщик равномерно

И как сапожник будь босой!


В паркетах почести валентной

Дробя на цепи счёт стезе

Ищи свой брод, свои доспехи

И помогай же бог тебе!

* Строфа – размер фраз, подчинённых теме стихосложения.

НАШИ ПОМЫСЛЫ И МЫСЛИ

Путь проложенный за тлен,

Как хронометр на минутках;

В словесах и на попутках

Мир похожий на рефрен


Разнотравье пряных трав

В глубине глазниц озёрных

Провисает архитрав в

Лихолетьях дней бездонных


Украшает всяк свой быт,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное