Гнездо синицы

Вернёмся к протоколу: в краткие сроки мной тщательно было изучено ближайшее информационное Лизино окружение: 432 друга в одной соцсети, 1098 подписчиков в другой, все – цифровые плебеи и плебейки, и она среди них прочно занимает почётное место. Я придерживался классической стратегии для исследования информационной ризомы[54]: сначала проверка постов от первого до последнего, комментариев под ними (у каждого комментатора также изучить минимум пять-десять постов), назад, просмотреть всех, кто отмечен в постах (минимум пять-десять фото), назад, затем следуют лайки (проверка каждого, кто поставил, – минимум пять-десять постов), назад, тщательное изучение друзей по тому же алгоритму. За выделяющимися на фоне остальных личностями устанавливается слежение. Чтобы не запутаться, я придерживаюсь особой[55] схемы, в соответствии с которой каждому объекту приписывается своё облако тегов в зависимости от наполнения аккаунта. Я называю это «Стратиграфический срез дегенерации человеческого эго». Например, про всякий открытый и активный профиль можно сказать:

1. Что он нарисован с безразличием;

2. Что его владелец чрезвычайно ответственно подходит к отражению мельчайших деталей своей личности;

3. Пытается всеми доступными средствами приукрасить полноту своих взглядов;

4. Кто-то со вкусом, а кто-то без;

5. Кто-то громогласен и открыт (обычно тяготеет к призракам справедливости);

6. Лаконичен и практичен (исключительно общение, узкий круг друзей, может, ещё музыка);

7. Кто учитель, кто обличитель, vegan, политик, xe/xem (понятия не имею, как это читается правильно);

8. Кто-то ходячий магазин;

9. Лучшие из них нарисованы с иронией;

10. И т. п.

«Посоветуйте, что ещё почитать», – вслед за фоткой с книженцией Оруэлла[56] пишет в сторис[57] Инна Ж., предлагая подписчикам оставить свои рекомендации в специальной форме. Всё же сразу понятно с тобой, Инночка, разве нет? Лиза, судя по общим фото, встречалась с ней в ноябре. Назад, ещё назад, к списку комментариев под последним постом.

«I’ll send you my feelings», – не очень интересная Вита сидит в чёрном пиджаке с коротким рукавом в кафе в Климентовском переулке, ладошкой подпирая своё милое личико с восточными чертами. 18 февраля она задувает свечи в пятнистом платьице с плечиками, желая себе красоты и счастья.

«Kira, Feminist (she/her)», «Olchechka 20 yo Moscow, HSE», – подобные конкретики должны, по задумке, помочь наблюдателю сориентироваться во внутреннем непростом мире человека. В этом есть даже некоторое принуждение, но это уже другой вопрос[58].

Ещё одна Вита шлёт всем привет с Ки-Уэста, любезно приглашает взглянуть на мир её глазами.

«О манерах улиц и краткости жизни», – пишет поэтесса из Литинститута Даша: кожаные скинни, берцы, объёмная короткая курточка, тотал блэк, замахивается в камеру ногой на фоне повидавшей виды кирпичной стены.

«Кокетливое настроение», – Анна крутится перед старинным зеркалом в деревянной витиеватой оправе, ярко-красные губы подобраны, на плечах лисий мех и больше ничего.

Сразу замечу, у меня совершенно нет никаких предпочтений при наблюдении кого бы то ни было, помимо сугубо научного интереса, я испытываю один и тот же набор чувств, состоящий в равных долях из раздражённости, привязанности, зависти, теплоты и презрения. Я отчётливо различаю виртуальное человеческое тело; симметрию и диспропорции конструкции, выстроенной на его основе; дыры в сюжете, сквозь которые просвечивают аффекты и эротическое содержание при полном отсутствии внутренних органов[59]. Вынужденные всегда кому-то подражать, они видятся мне поголовно несчастными.

Ещё из побочных эффектов[60] могу отметить: я постепенно мимикрирую под изучаемые аккаунты. Сначала это проявляется в каких-то маленьких букашках на периферии светлого ореола моего рабочего места, не букашки даже, а лишние запятые, сотворённые из того же материала, что и тени. Я стараюсь не обращать на них внимания; здесь пробежит, там промелькнёт, шевельнётся под столом в сумерках, уже не запятые, а как будто мышь из-под стола под кровать нырнула. Показалось? Нет, точно нет, включаю фонарик на телефоне, заглядываю под кровать, там, разумеется, никого. Но стоит мне вернуться за компьютер, они снова тут как тут, и, если не спугивать их светом, мышки вскоре перестают стесняться и начинают вести себя по-хозяйски. Вот одна залезла в горшок с хамедореей, шевелит её листиками, другая балуется с носками и связкой ключей, ещё одна всё время хамски дрыгается в зеркальном отражении, копошится – она раздражает сильнее других – так и просится запульнуть в неё тапкой.

На следующем этапе я начинаю ощущать постоянство страха: на стене в отражении мне мерещится глаз размером с ладонь, шершавый и пересохший, он внимательно следит за моим затылком. Но стоит мне повернуться, как веко глаза в тон обоев с едва слышимым хрустом закрывается. Я ощущаю это сухое трение собственными глазами, и меня пробирает дрожь.