Гнездо синицы

В своё время типичный пост «для тебя Ольги Сергеевны» набирал минимум по двадцать-тридцать комментариев, десять репостов. Впрочем, неудивительно при такой активности: в среднем один пост раз в шесть часов. Приходится целую вечность скроллить в самый низ, окидывая беглым взглядом массу информации сорта чуть ниже среднего. Такое цифровое барокко с позолоченными финтифлюшками, завитушками и полистирольной лепниной[69]; изредка мелькают самые знаменитые картины Ренуара: «Купальщицы», «Бал», «Жанна Самари» – музейные оригиналы, но слова брать назад рановато, затем следуют репосты развивающих курсов: «Ментальное здоровье» (проходит в Черногории), «Как выйти из зоны комфорта» (о. Бали), «Женская энергия – ДЫХАНИЕ МАТКОЙ» (Завидово Resort), «Как полюбить себя» (онлайн)[70].

Наконец, почти на самом дне её ленты я обнаруживаю вознаграждение за труды. «Как и всегда в первое сентября, осень приходит с дождём. Моя гордость, люблю», – аккуратный букет безвременников в руках у девочки в лаконичном платье тёмно-синего цвета с настолько несчастным выражением лица, что поневоле вырывается смешок, на фоне аккуратная живая изгородь барбариса[71]. На следующей фотографии изображена сама она с вышеупомянутым букетом. Нельзя не отметить, что Ольга Сергеевна выглядела удивительно молодо, когда отправляла Лизу в шестой класс. Листаем наверх – и спустя три года выглядит, кажется, даже лучше, что подтверждает отчёт с отпуска на арендованной яхте водоизмещением «500 тысяч тонн[72]» у берегов мыса Гата – один из последних счастливых постов.

Всё это мало соотносится с тем, что я видел в их английском доме.

Затем, в более поздних записях, начинают проскакивать тревожные звоночки: призывы к собственной стойкости; всё чаще вместо выставок и рецептов мелькают услуги психологов и юристов, действенные способы борьбы с абьюзерами, газлайтерами, висхолдерами, неглекторами и прочими тварями[73]; на селфи – усталое лицо, опухшее от слёз, но всё же ещё молодое. Вскоре выясняется причина этого: в ленте проскакивают сначала сдержанные, а затем и подробные описания травли и контроля со стороны влиятельного мужа, угрожающего ей сумасшедшим домом, если она не откажется от дочери, которой тот даже не приходится родным отцом, что не может не вызывать определённого рода страхи, прилагаются справки о снятии побоев, соответствующие фотографии. Затем на какое-то время посты прерываются, и наконец спустя полгода тишины последний пост, датированный тремя годами ранее, гласит:

«Я благодарю всех откликнувшихся за участие и им особенно приношу извинения за постыдную попытку привлечь внимание к собственной личности, все мои последние сообщения не имеют ничего общего с действительностью и являются целиком и полностью плодом моего воображения. Мне очень стыдно перед сообществом. Канал закрыт».

Написано на бумаге от руки и сфотографировано, даже автограф стоит.

Выходит, этой почти пожилой женщине в протёртом болотном пиджаке никак не больше тридцати пяти, мы почти ровесники. Стёртый каблук и неуверенная походка, наркодиспансер и бывший муж, укравший дочку[74]. Какая-то пара лет смогла изменить человека, переполненного самодовольством и уверенностью, до неузнаваемости.

Семь

– Так уж всё и было?

– Думаешь, я буду тебя обманывать? Чего ради? – ответил я Павлу Игоревичу (ему самому не было ещё сорока, но мы привыкли обращаться к нему по имени-отчеству, исполнительный Павлуша вырос в солидного господина, кандидата медицинских наук в области психиатрии, который носил роговые очки, драповое пальто три четверти и даже шляпу)[75].

– Ты патологический лжец и свинья, Стужин, так что, думаю, да, ты будешь меня обманывать, даже если не увидишь в этом никакой выгоды.

– Погоди, это ещё не конец!

– Свинью исправит лишь могила, – добавляет Егор, года превратили его в невыносимого топорного зануду в кожаной курточке, из-под которой торчит пузо, затянутое плотно в серую майку.

Нижняя часть туловища при ходьбе несла Егора куда-то вперёд и немного в сторону, он напоминал чем-то утку, созревшую для запекания в апельсиновом соусе.

– Ты краску взял? – спросил меня Павел Игоревич.

– Взял.

– А грунтовку?

– И грунтовку, и кисточки.

Наши жизненные пути пересекались на этой заросшей папоротником тропинке, ведущей к заброшенному кресту, один-единственный раз в году во вторую субботу октября. Егор шёл первым, торопился и то и дело подгонял нас. Он нёс с собой тяжеленный ящик с инструментом. За ним семенил походкой доцента Павел Игоревич с косой на плече, изредка оглядываясь, чтобы отвесить мне какой-нибудь комментарий. Я – следом, я отвечал за краску и, чтобы скоротать время, традиционно рассказывал, как провёл этот год. Где-то не поодаль тащился Дима, ему постоянно требовалось останавливаться и на что-нибудь глазеть, то ему виделся бельчонок, то на куст снежноягодника наткнётся, как уж пройти мимо, не полопав белых ягод?[76]