Гнилушкина гать (СИ)

   Девочка обозначила высоту рукой. Подняла глаза к небу, мечтательно улыбнулась и продолжила:

   - Чтоб глаза светло-голубые были, а волосы цветом... ну... как поле пшеничное. И чтоб веснушек не было, и родинка с горошину над правой бровью, и...

   Любаша недоверчиво посмотрела на подругу:

   - Так это же Антошка, братец мой. Ты что, в Антоху втюрилась?!

   - Нет! Вовсе нет! - поспешно протараторила Аленка и залилась краской, да так, что даже свекольные щеки снежной бабы выглядели всего лишь бледными пятнышками.

   - Точно, втюрилась! - Дружно засмеялись девчонки.

   - И чтоб не было у него вредных сестер, - насупившись, дополнила Аленка, чем добавила окружающим веселья. - Да ну вас!

   - Ладно,- насмеявшись, Любаша забрала венок. - Теперь моя очередь.

   Девочка надела украшение, поправила волосы и встала напротив снежной бабы, пристально всматриваясь в угольные глаза.

   - Хочу, чтоб суженный мой был... царевич! - Горделиво подняв подборок, торжественно произнесла купеческая дочка.

   По девчоночьим рядам пронеслись шепотки одобрения и восхищения размахом Любашкиных мечтаний. Некоторым показалось, что впечатлилась даже снежная баба, волшебным образом увеличив в размерах свои глаза-угольки.

   - Так у нашего царя одни дочки, - поддразнила ее старостина внучка.

   - А вовсе не обязательно, чтоб нашенский был! Пусть царевич-королевич хоть иноземный, хоть заморский будет! - Победно подняла бровь Любаша. Снова утерла курносый подружкин нос. Аленка только хмыкнула.

   - Ой! - подала голос Кира. - А я тоже хотела царевича загадать.

   Девчонки все как одна разом обернулись и уставились на Таськину названную дочку. Получилось у них это очень слажено, будто всю жизнь тренировались, и даже ресницами захлопали синхронно.

   - А что? - смутилась Кирка.

   - Ну Кирочка... Как же ты будешь царевича загадывать, если в царевны совсем-пресовсем не годишься?! - С искренним изумлением развела рукими Любаша.

   - Почему это?

   - Потому, - ответила Аленка, - что все царевны красивые. Волосы у них золотистые, как солнечный свет, или серебристые - как лунный. Мне дед рассказывал. Когда он к городскому голове ездил, то там, в главном тереме, горница была большая -- зала называется. Так вот, в зале той портретов царевн этих видимо не видимо -- целых два! И все светловолосые, кудрявые.

   Девчонки дружно закивали, подтверждая правдивость информации, хотя никто из них отродясь не бывал в городской зале.

   - Что же это они, простоволосые, на портретах твоих? - Недоверчиво буркнула Кирка.

   Старостина внучка закатила глаза:

   - Это же иноземные царевны. Прически у них! При-чес-ки. Каждая прядь волос цветами да жемчугами украшена, а поверх -- венец.

   - И очи у них голубые или синие. Мой батюшка тоже в той зале бывал. - Любаша сочувственно посмотрела на Кирку васильковыми глазищами, ленно поправляя свои золотистые локоны.

   - А вот и бывают царевны и темноволосые, и темноглазые. Просто в зале вашей места мало, чтоб все портреты поместились! - Решила не сдаваться Кира.

   - Даже если так, - легко согласилась купеческая дочка. - Но как же может быть царевна и совсем без приданного?

   Кирка нахмурилась. Жили они с матушкой Тасютой действительно небогато.

   - У тебя ведь даже своей избы нет. Двор-то ваш общинный, отдан в пользование пока травница деревне нужна. Мне дед так сказал, - фыркнула старостина внучка.

   Кира потупила взгляд.

   - У тебя же вообще ничего нет - ни бусиков, ни сапожек. И зеркальца, наверное, нет - в лужи глядишься, - Аленка вошла в злобный азарт.

   Девчонки мерзко захихикали. Кирка раскраснелась, шмыгнула носом, изо всех сил стараясь не расплакаться.

   - Царевна в лаптях, голова в саже! И к царевичу заморскому на козе своей старой приедешь!

   - А мой батюшка на днях рассказывал, что у них даже козы теперь нет. С голодухи съели! - Засмеялась Любашка.

   Подружки громко захохотали. Но глупый смех этот Кирка уже не слышала. Образ Маньки вспышкой мелькнул в памяти. Девочка одним резким движением наклонилась и схватила руками снег, вырывая зацепившуюся траву вместе с дерном, и со всей дури и злости швырнула получившийся ком в купеческую дочку. Та не успела среагировать и "снежок" метко попал в ее голову. Любаша не удержалась и упала. По ее личику разлетелись, размазались ошметки мокрой грязи и травинок. От места удара по прилипшему тающему снегу потекло что-то красное.

   Мгновение царила тишина, а затем раздался жуткий вопль, быстро переросший в завывание-рыдание.

   Первой прибежала, как всегда оказавшаяся неподалеку, бабка Авдотья.

   - Убили! Убили! - истошно заверещала старушка, заметив раскрасневшийся снег на лице девчонки. - Любашу уби-и-и-и-ли!

   Тут же из калитки показались Любашкины родители. Мать девочки издала краткий пронзительный крик и кинулась к своему дитятку.

   - Как же это? Что же это? Любаша! Любаша-а-а, - зарыдала женщина, оттирая грязь с лица дочери.

   Матвей Борисович тоже подошел и с тревогой осмотрел дочь. Выражение его лица быстро изменилось -- он нахмурился и обвел взглядом детей, ожидая объяснений. Аленка под этим суровым взором будто ожила: