Годы в Белом доме. Том 2

«Самый глубокий вопрос, который мы задаем, состоит не в том, можем ли мы доверять Советам, а в том, можем ли доверять самим себе. Некоторыми выражается озабоченность относительно соглашений не потому, что они возражают против их условий, а потому, что они боятся эйфории, вызванной этими соглашениями. Но, конечно, нас не следует просить сохранять напряженность, которая может быть снята, только для того, чтобы можно было выполнять наши программы, требуемые от нас нашим национальным выживанием в любом случае. Мы не должны развивать национальную психологию, при помощи которой мы можем действовать только на основе того, против чего мы выступаем, а не на основе того, за что мы выступаем.

Наши проблемы в таком случае сводятся к следующему: можем ли мы наметить новый курс с надеждой, но без иллюзий, с большими целями, но без сентиментальности? Можем ли мы быть и щедрыми, и сильными? Не часто бывает так, что страна получает возможность ответить на такие вопросы обдуманно и конструктивно».

Московская встреча на высшем уровне дала эту возможность ответа. Судьба распорядилась так, что не смогли ее реализовать, но мы сами себя истребили в противоречиях. Вероятно, невозможно дать исчерпывающий ответ через такой короткий период. Поскольку американо-советские отношения сейчас представляют собой постоянную проблему для американского народа, реакция которого будет определять не только нашу безопасность, но также и перспективы лучшего мира.

X Последствия саммита

Визит к шаху Ирана

Разрушительное действие времени, эмоции и потрясения ввергли в совершенно иной контекст приятное путешествие, которое я совершил с Никсоном после того, как мы завершили московский саммит. Из Киева мы полетели в Тегеран 30 мая, где нас встречал один из ближайших союзников Америки шах Ирана.

В аэропорту стояла невысокая прямая фигура, то был Мохаммед Реза Пехлеви, шахиншах, император по титулу, властный по манере держаться. Америке нечем особенно гордиться, если говорить о нашей реакции на его свержение много лет спустя. Историю пишут победители, а шах не совсем в моде сегодня. И все же это вряд ли укрепляет нашу репутацию непоколебимости, когда мы сегодня слышим хор против руководителя, которого восемь президентов от обеих партий объявляли – вполне правомерно – другом нашей страны и столпом стабильности в нестабильном, но жизненно важном регионе.

Институт шаха или императора не был личным изобретением Пехлеви; его корни в далеком прошлом Ирана. Расположенный в самом центре среди великих культур мира, – начинаясь с Индийского субконтинента с его многоцветьем красок, страстей и высокой сопротивляемостью и заканчиваясь монохромной, одноцветной величественной Аравией, гранича с советской Средней Азией на севере и будучи отделенным от Африки только узкой полосой океана, – Иран непременно оказывался в водовороте мировой истории. Завоеватели выходили из этой суровой земли неприступных гор и выжженных пустынь, плодородных морских побережий и ярких красок; иностранные завоеватели присоединяли эти земли в качестве своих владений. Индийцы, монголы, афганцы, арабы, казаки, греки, европейцы соприкасались с элементами его славного прошлого, порой задерживаясь, но чаще всего двигаясь дальше. Все ушли со временем, оставшиеся ассимилировались с населением, которое никогда не теряло своей персидской идентичности. Величие персидских устремлений и культуры придавало свое собственное сознание, выходящее за рамки национального происхождения, расы или цели завоевателей. Результатом было не национальное государство в европейском смысле, а этакая мешанина персов, курдов, народа белуджи, афганцев, евреев, туркоманов, арабов и многих других.