Годы в Белом доме. Том 2

На протяжении двух с половиной тысячелетий Иран управлялся как империя, даже когда менялись династии. Государству был нужен объединяющий принцип, который был бы общим для всех национальностей, составляющих его. По иронии судьбы самые индивидуалистично настроенные люди и центробежные общества подчас создают самые абсолютные формы правления, как будто только самая экзальтированная власть могла оправдать такую соподчиненность. В Иране, независимо от правящей династии, авторитет правления в конечном счете зиждился на удаленности императора: в этом была его историческая сила, как, впрочем, и его слабость. Нет сомнения в том, что шах был авторитарным правителем. Это не выходило за рамки традиций, возможно даже потребностей, общества. Какое-то время это было источником его силы, точно так же, как позже это стало причиной его падения.

Время шло, и я стал лучше узнавать шаха, тогда понял, что он по своей природе не был властной натурой. Действительно, он скорее был робким и замкнутым. Мне всегда казалось, что он был мягким, даже сентиментальным человеком, который в основу своего самовоспитания взял максиму о том, что правитель должен оставаться в стороне и быть жестким, но ему никогда не удавалось делать это естественным образом. Его величественная сторона была подобна роли, отрепетированной за многие годы. В этом, как я полагаю, он был заложником потребностей своего государства, точно так же, как в итоге оказался жертвой собственных успехов.

Шах был – несмотря на пародии мифа, относящегося к прошлому, – приверженцем реформ. Он был «прогрессивным» в том смысле, что старался индустриализировать общество; фактически главной причиной его катастрофы стало то, что он его модернизировал слишком быстро и что не приспособил свои политические институты в достаточной мере к тем социально-экономическим переменам, которые вводил. Он провел широкомасштабную земельную реформу. Он поощрял грамотность даже в большей степени, чем те попытки, которые предпринимались в соседних странах. Сотни тысяч студентов были отправлены на правительственные стипендии в зарубежные страны, в которых многие из них присоединились к радикальным движениям. Были расширены права женщин. Валовой внутренний продукт Ирана рос до 10 процентов в год с 1967 по 1972 год, после чего на смену беспорядочному росту пришли более стабильные шесть процентов. Разумеется, имели место также и темные стороны: высокий уровень коррупции, которая омрачала благородные устремления, и репрессивные методы, которые были недостойны возвышенных целей.

В своей основе шах применял аксиомы всей более продвинутой западной литературы. Даже его игнорирование политических институтов коренилось в западной мысли о взаимоотношениях между экономическим развитием и политической стабильностью. Большая часть американской теории об экономическом развитии отражала опыт плана Маршалла. Политическая стабильность, как предполагалось, последует за экономическим прогрессом; многие западные экономисты полагали, а шах в это поверил, что правительство, которое подняло уровень жизни, тем самым получит одобрение общественности. Другими словами, экономический прогресс был сам по себе вкладом в политическую стабильность. Эта теория оказалась катастрофической ошибкой и заблуждением.

В Европе и Японии, где политические институты и функционирующая бюрократия развивались столетиями, угрозой стабильности действительно была пропасть между реальностью и ожиданиями. Там экономический прогресс усиливал приемлемость правительства, которое вело к этому дело. Но в неразвитых странах экономический рост имеет тенденцию производить противоположный эффект; он осложняет политическую нестабильность. Установленные институты подрываются, а если таковое происходит до того, как новые учреждаются, создаются взамен, беспорядки неизбежны. Массовая миграция из сельской местности в города разделяет рабочих от традиционного образа жизни до того, как могут установиться новые отношения взамен старых. Именно в то время, когда экономическое развитие приобретает самый большой импульс, существующие социально-политические структуры становятся более всего хрупкими, а принятые ценности традиции находятся под самой большой угрозой. Счастлива та страна, которая может позволить себе сделать переход к новым политическим формам без потрясений и волнений. Мудр тот правитель, который понимает, что экономическое развитие не только не укрепляет его позиции, но несет в себе потребность создания новых политических институтов для того, чтобы учитывать растущую сложность общества.