Не зная Садата, я должен был прийти к выводу о том, что он по-прежнему разыгрывает игру, в которую играл и Насер. Более того, нетерпеливость Садата становилась заметной во время неоднократных заявлений о том, что 1971 год должен стать «годом принятия решения» на Ближнем Востоке. Нашей задачей должно было стать воспрепятствование любой египетской политике, основанной на военных угрозах и сговоре с Советским Союзом. В силу этого договор о дружбе Садата с Советами, какими бы ни были его мотивы, не мог стимулировать нас на оказание помощи ему, на что он, возможно, рассчитывал. Напротив, он подкрепил мою решимость замедлить процесс еще больше, чтобы показать, что советские угрозы и договоры не могут играть большой роли.
Тем не менее, Государственный департамент сохранял готовность идти вперед. В тот день, когда я отправился в Азию (и Китай), 1 июля, Сиско зондировал у посла Рабина возможность визита в Израиль для обсуждения промежуточного соглашения. (Это вряд ли могло быть совпадением, чтобы эта новая инициатива Государственного департамента появилась, когда я должен был отсутствовать за границей 12 дней!) Находясь в Азии, я сумел, как я описал, убедить президента придержать любые важные решения по Ближнему Востоку в подвешенном состоянии до моего возвращения. Он использовал в качестве повода созыв заседания СНБ по этому вопросу на 16 июля, до наступления которого должны были ждать любые новые инициативы. Заседание СНБ 16 июля, когда оно состоялось, было отмечено жалобами президента на произраильское лобби, возражениями Лэйрда против дальнейших поставок самолетов Израилю и желание Роджерса, чтобы Сиско посетил с визитом Израиль. В конце встречи Никсон одобрил поездку Сиско с целью изучения наличия какой-то гибкости в израильской позиции. Ее не оказалось. Его поездка дала так мало, что Сиско не удосужился остановиться в Каире на пути домой.
Именно в то время, то есть после моей поездки в Китай и краха попытки Государственного департамента добиться промежуточного соглашения, я впервые стал активно принимать участие в ближневосточной дипломатии.
В конечном счете, меня заставил подключиться к осуществлению ближневосточной дипломатии тот факт, что Никсон не считал, что он может рисковать возникновением кризиса на Ближнем Востоке в год выборов. По этой причине он попросил меня подключиться, хотя бы только для того, чтобы все было спокойно. Моим первым шагом было изучить, готовы ли Советы на самом деле смягчить свои предложения. Если нет, то я был намерен втянуть их в затяжные и безрезультатные переговоры до тех пор, пока либо они, либо какие-то арабские страны не изменят свою позицию. Советы по-прежнему жаловались на одностороннюю американскую дипломатию на Ближнем Востоке, что отражало не столько негодование Москвы из-за того, что ее оставили в стороне, сколько ее желание усилить нашу неудачу по достижении какого-то прогресса. По этой причине я пытался тянуть время в своих беседах с Добрыниным в первой половине 1971 года. Но после объявления 15 июля о Китае мы открыли перспективы сотрудничества между сверхдержавами на Ближнем Востоке в примирительном письме, которое Никсон направил Брежневу 5 августа. Никсон сделал аналогичное предложение на пресс-конференции накануне вечером. Добрынин спросил меня 5 августа, что мы имели в виду.
Не имея никаких конкретных идей (и не имея еще полномочий что-либо предложить), я сказал, что это просто отражает нашу общую готовность к переговорам на широкой основе. Брежнев ответил Никсону 7 сентября, подтвердив советский интерес к ближневосточному урегулированию. Брежнев выразил разочарование тем, что мы прервали имевшие место ранее прямые дела с Москвой по этому вопросу.
Эти советские заходы проходили на фоне усилившейся советской военной активности в Египте. К примеру, в сентябре Израиль сбил советский штурмовик – самолет СУ-7 – над Суэцким каналом, египетская ракета «земля – воздух» уничтожила израильский разведывательный самолет. Египет переместил ряд площадок ЗУР еще дальше вперед. Это не могло быть сделано без согласия и сотрудничества с Советами. В то же самое время Государственный департамент намекал, что мы отложим дальнейшие поставки самолетов Израилю, пока Израиль не проявит больше гибкости. 17 сентября г-жа Меир написала Никсону, подтвердив концепцию Израиля относительно промежуточного соглашения, но также выражая «серьезную озабоченность» по поводу прекращения поставок истребителей «Фантом» Израилю во время нарастания советского присутствия в Египте.
Если переговоры по промежуточному соглашению должны были помочь выйти из тупика, а не обострить его, возможно, требовался новый путь, новый способ решения. Я написал Никсону 23 сентября следующее: