Годы в Белом доме. Том 2

«Их сателлит не может выиграть войну с израильтянами. В силу этого продолжение нынешнего медленно тлеющего кризиса может только привести к одной из двух ситуаций: либо к убеждению со стороны арабов в том, что их альянс с Советским Союзом не годится для того, чтобы дать какой-то результат, либо к войне египтян, которая поставит Советы в ситуацию, когда надо будет принять решение относительно военной поддержки и пойти на небывалый риск всем, что можно было бы достичь».

Я предложил стратегию по выходу из тупика. Самым значительным элементом, – позднее вновь появившимся в некоторых более ранних предложениях администрации Картера, – стала попытка как-то сблизить позиции между требованием Израиля изменить границы и требованием арабов вернуться к границам 1967 года. Концепция заключалась в том, чтобы отделить вопрос о безопасности от вопроса о суверенитете: Египет восстановил бы суверенитет над всем Синайским полуостровом, но Израилю было бы разрешено сохранить некоторые определенные оборонительные блокпосты в определенном поясе на египетской земле. Я развил эту мысль в переговорах по секретному каналу с израильтянами. Рабин и Даян приняли этот подход, и к началу 1972 года были установлены определенные принципы: Израиль сказал, что согласится уйти в западную часть синайских перевалов в ответ на продление согласованного прекращения огня до начала 1974 года; Египет мог пересечь Суэцкий канал силами полиции, но не вооруженными силами; увязка с окончательным урегулированием оставалась бы размытой; Израиль не стал бы вмешиваться в связи с возобновлением работы Суэцкого канала. (Многие их этих положений оказались в первом соглашении о разъединении войск, переговоры о котором состоялись в январе 1974 года.)

Советский Союз, тем временем, как заклинило. Добрынин отметил в феврале 1972 года, что Москва могла бы быть готова обсудить концепцию отделения безопасности от суверенитета, однако, как и Громыко четыре месяца назад, Советы отступили, как только поняли, что мы вполне можем быть готовы серьезно заняться изучением этого вопроса. Я сейчас начинаю думать, что у них не было никакого понимания с Каиром, которое давало бы им возможность проявлять гибкость. Добрынин больше не возвращался к этой теме.

В марте Добрынин настаивал на том, чтобы я сформулировал нашу собственную более всестороннюю мирную программу; Москве было бы легче, по его словам, реагировать на наши предложения, чем отклоняться от арабской позиции по ее собственной инициативе. Это было, несомненно, правдой. В то же самое время мы уже знали, какой будет арабская реакция на всякое предложение, одобренное Израилем; они отвергали их довольно часто в открытой форме. Если мы выдвинем позицию, отличающуюся от позиции Израиля, в рамках так называемого приватного канала через Москву, она использует ее, чтобы продемонстрировать, то, что могло бы быть достигнуто с ее помощью, а мы вновь окажемся под перекрестным огнем между двумя сторонами. Но если бы мы выдвинули через Москву предложение, совпадающее с предложением Израиля, Москва использовала бы его для того, чтобы продемонстрировать тщетность попыток иметь с нами дело.

Моя стратегия не изменилась. До тех пор пока некоторые арабские страны не продемонстрируют готовность дистанцироваться от Советов, или Советы не будут готовы отойти от арабской программы-максимум, у нас не будет никаких причин вносить коррективы в нашу политику. Советы никогда не пытались сделать нечто невозможное. Тем временем они усилили наше беспокойство, подписав 9 апреля 1972 года договор о дружбе с Ираком, за которым вскоре последовал существенный поток современной военной техники. Ведя переговоры на основе программы-максимум, Советы также создавали условия для максимально возможного военного нажима.