Годы в Белом доме. Том 2

Садат посетил Москву в феврале 1972 года. Дела между Египтом и Советским Союзом шли не так гладко. 8 апреля я был достаточно уверен, чтобы сообщить Никсону о том, что сейчас советско-египетские отношения явно более сдержанные, чем во времена Насера. Как мы поняли, Садат попросил передовые вооружения, а также советскую дипломатическую и военную поддержку в масштабе, напоминавшем объемы, предоставленные Индии во время конфликта с Пакистаном, включая помощь, которая давала бы Египту возможность производить собственное оружие. Его заверили в поставках вооружений, но не дали карт-бланш относительно дипломатической и военной поддержки. Египет оказывал давление на Москву, но Москва явно учла, – как мы надеялись, – что, коль скоро мы дошли до предела терпения из-за Пакистана, то вызов, брошенный выживанию Израиля, привел бы к неконтролируемым рискам. И Кремль ничего не приобрел бы от создания в Египте оружейной промышленности, которая значительно уменьшила бы зависимость Каира от советских поставок. Я сказал Никсону, что у меня сложилось впечатление, что Советы дистанцируются от Садата, опасаясь рисков оказания всесторонней помощи и ожидая моих переговоров с Добрыниным. Как обычно, они хотели все: египетское подчинение, минимальный риск и полная арабская программа. Но дипломатия редко работает таким образом: те, кто хотят ухватить все, кто забывает о том, что политика есть искусство возможного, в итоге могут потерять все.

А материально более осязаемой причиной моей уверенности было то, что в первую неделю апреля 1972 года Египет дал старт работе секретного канала связи с Белым домом.

5 апреля высокопоставленный египетский офицер сказал американскому официальному лицу в Каире, что Египет недоволен существующими дипломатическими каналами с Соединенными Штатами. По мнению правительства, было необходимо, чтобы мы общались на уровне президентов, минуя оба наших министерства иностранных дел. Египтяне предложили, чтобы либо Хелмс, либо я посетили Каир; в свою очередь Хафиз Исмаил, мой коллега на посту советника президента Садата по национальной безопасности, мог бы прибыть в Вашингтон. Не могу сказать, что я был шокирован или оскорблен этим предложением, когда обе стороны минуют министров иностранных дел. На самом деле я рассматривал это как предпосылку успеха. Когда сообщение о новом египетском заходе достигло меня 8 апреля, я тот же час написал на нем записку Алю Хэйгу, моему заместителю: «Аль, как насчет приезда Исмаила в Вашингтон?»

И все же, будучи занятыми с вьетнамским наступлением, а затем моей предстоящей поездкой в Москву, мы не ответили сразу же. Мы хотели посмотреть, что Москва предложит по секретному каналу. Мы также услышали, что Садат посетит Москву вновь в конце апреля, и не предполагали дать египетской стороне ответ, который мог бы достичь ушей Советов. Но главное, отсутствие спешки соответствовало нашей стратегии создания в Египте максимального беспокойства по поводу сохраняющегося статус-кво. То есть мы в итоге отправили ответ не ранее 29 апреля, пока Садат находился в Москве, что ждем его по возвращении. Мы сказали, что на самом деле заинтересованы в секретной встрече на высоком уровне; с учетом этого представителя президента Садата будут приветствовать в Соединенных Штатах. Но никакой встречи не может быть ранее московской встречи на высшем уровне. Мы посчитали, что перспектива встречи после саммита послужит намного большим стимулом для сдержанности, чем разговор до него, который по природе первого контакта неизбежно будет безрезультатным. Две недели спустя египтяне ответили, что наше предложение изучается и что мы получим официальный ответ в июне после встречи в верхах. Это отлично укладывалось в рамки нашей стратегии.

Тем временем, появлялось все больше свидетельств того, что трения между Египтом и Советским Союзом нарастают. Визит Садата в Москву в апреле явно усилил его беспокойство по поводу того, что Советский Союз может удовлетвориться сохранением статус-кво. Даже воздушные перевозки передового советского снаряжения в апреле и мае не уменьшили это лежащее в глубине души беспокойство. 22 мая я направил Никсону мою оценку о том, что отношения между Садатом и Советами сейчас представляют собой скорее отношения между обеспокоенным клиентом и его покровителем, чем отношения равных партнеров, сохраняющих доверие друг к другу.