«Так что позвольте мне обобщить политические условия, которые мы считаем крупным провалом коммунистической позиции. …Требование установления временного правительства национального согласия было снято. Требование объединения армии Республики Южный Вьетнам и коммунистических войск было снято. Существующее правительство может оставаться при неограниченных количествах экономической помощи и американской замене военной помощи очень большими силами. И только одно требование состоит в том, что оно проведет переговоры с другой стороной об учреждении совета. Если этот совет вообще когда-либо появится, он не имеет никакой юрисдикции ни над чем, что я мог бы определить, кроме выборов, с чем вы должны согласиться, над институтами, которые вы сами и определите, в рамках, которые будут зависеть от того, о чем вы договоритесь. Другими словами, мы сохранили главную позицию, суть которой в том, что мы оставляем будущее Южного Вьетнама в руках южновьетнамского народа и что правительство, которое мы признаем, является правительством Республики Южный Вьетнам и ее президента».
Обратной стороной этого было, разумеется, то, что Ханой торговался с большой настойчивостью по поводу военных вопросов. Только после огромных усилий мы смогли заполучить согласие Ле Дык Тхо на то, что всякое проникновение личного состава в Южный Вьетнам прекратится и что оборудование может быть заменено по принципу один предмет на один под международным контролем. (Ле Дык Тхо просил установить «равенство», имея в виду, что коммунисты будут иметь право представить вооружения на юге, равные тому, что мы даем Сайгону. Поскольку сайгонская армия была намного больше, мы настаивали на нашей формулировке, означавшей, что существующее оборудование может быть заменено, но не пополнено. И мы добились своего – не исключено, потому, что Ханой не намеревался соблюдать это положение.)
На каждой встрече и с разными формулировками мы продолжали требовать обязательства со стороны северных вьетнамцев вывести свои войска с юга. Мы так никогда и не добились этого. Ле Дык Тхо сопротивлялся из принципа, потому что не рассматривал Южный Вьетнам в качестве иностранного государства и потому что такая статья выглядела бы как полная капитуляция. В итоге мы договорились о запрете проникновения и формулировке, гласившей, что после прекращения огня две южновьетнамские стороны обсудят «шаги по уменьшению численности военных с обеих сторон и демобилизуют выводимые войска». Я не питал никаких иллюзий. Всегда, когда либо мы либо Ханой искали эффективный способ похоронить проблему, мы передавали ее разрешение двум южновьетнамским сторонам, которые, как мы знали, никогда не смогли бы договориться о чем-либо. Мы соглашались, потому что предлагали прекращение огня с сохранением занимаемых позиций в течение двух лет и потому что Ханой принимал нашу собственную компромиссную формулировку, запрещающую любое дальнейшее проникновение личного состава. Это постепенно привело бы к ликвидации северовьетнамских войск на юге из-за истощения сил, исходя из соображения, что Ханой будет придерживаться этих положений, или мы будем реализовывать их. (Эта оговорка применима ко всему соглашению; если позволить сомнениям по поводу соблюдения заблокировать удовлетворительное соглашение, тогда никогда нельзя было бы завершить войны путем переговоров; их пришлось бы вести до конца.)