Как и во время моего секретного визита в Москву, я оказался заперт в цикл связи с Вашингтоном, который делал эффективный обмен мнениями чрезвычайно затруднительным и, по мере ускорения хода событий, вызывал нарастающее недопонимание, все осложнявшееся прессингом установленного конечного срока, сделанными крупными ставками и приближением финиша войны. Сайгон находился в зоне с 13-часовой разницей по времени впереди Вашингтона. Мои вечерние сообщения в силу этого достигали Вашингтона, когда там была середина утра. По причинам безопасности у нас была задействована сложная система двойного кодирования на каждом конце линии связи, что требовало два комплекта шифровальщиков. Из-за комендантского часа в Сайгоне наши курьеры должны были договариваться о специальной охране каждый раз, когда мы отправляли или получали телеграммы. Все это вызывало дополнительные задержки, приводившие к тому, что Вашингтон не поспевал за нашими обсуждениями. К тому времени, когда Хэйг мог обсудить наши сообщения с президентом, подготовить ответ на рассмотрение Никсона и отправить его, рабочий день в Вашингтоне обычно уже заканчивался. Я, как правило, получал реакцию Вашингтона утром следующего дня, обычно в то время, когда уже был занят на следующей встрече. Таким образом, каждый постоянно комментировал или докладывал, не попадая в ритм, о событиях или рекомендациях, которые уже устаревали.
И неудивительно, что у меня стал вырабатываться классический невротический синдром, который наступает рано или поздно у всех дипломатов, работающих в этой области. Бывали времена, когда мне казалось, что Вашингтон больше всего интересует собственное позиционирование в отношении того, что уже произошло, чем разделение ответственности за наши важные решения. Например, после моего сравнительно оптимистичного сообщения 19 октября Никсон любезно телеграфирует мне и просит сказать Нгуен Ван Тхиеу, что:
«Я лично изучил весьма детально проект соглашения, который был выработан с Ханоем, и я убежден в том, что он отвечает лучше всего интересам правительства и народа Южного Вьетнама, что это предложение должно быть принято. Сообщите также президенту Тхиеу в самых сильных выражениях, что за четыре года моего пребывания у власти и фактически за период времени до этого, когда не я был у власти, ни один американский деятель не выступал так непреклонно за то предложение, что никакое коммунистическое правительство не может быть навязано народу Южного Вьетнама. Более того, ни один государственный деятель США не поддерживал так сильно лично президента Тхиеу. Вам необходимо заверить президента в том, что он может безоговорочно полагаться на продолжение этой поддержки и в будущем».
Но на следующий день Никсон в рамках своих консультаций со старшими советниками встретился с генералом Уильямом Уэстморлендом, который, собираясь покинуть пост начальника штаба сухопутных войск, неожиданно высказал возражения против самой концепции прекращения огня с сохранением занимаемых позиций. Это было удивительно, поскольку прекращение огня с сохранением занимаемых позиций было частью нашей позиции с октября 1970 года и одобрено объединенным командованием начальников штабов, одним из которых и был Уэстморленд. Не сообщая мне об этом разговоре, Никсон теперь послал мне еще одну телеграмму, пятую по счету за четыре дня, и говорил, чтобы я не обращал внимания на предстоящие выборы и подчеркнул солидарность с Тхиеу: