Годы в Белом доме. Том 2

Поездка в Пномпень в силу этого была болезненной, в каком-то смысле точно противоположной состоянию, которое я переживал во время моих сайгонских заседаний. Из всех руководителей, которые рассчитывали на нас, не было более обойденного, чем Лон Нол. Из всех жертв стремления Северного Вьетнама к гегемонии в Индокитае ни одна не сопротивлялась с величайшим национальным духом и не была брошена на произвол судьбы, как народ Камбоджи. В самом прямом смысле Камбоджа несла самое тяжкое бремя непримиримости наших внутренних дебатов. После того как наши войска были выведены из убежищ, те, кто осудил вторжение 1970 года, предприняли все от них зависящее для того, чтобы не допустить никакой эффективной помощи охваченной войной стране, как бы для того, чтобы наказать свободных камбоджийцев за то, что они не соответствуют понятию жертвы, которая им была определена. Аргумент о том, что мы не должны втягиваться в Камбоджу, побудил конгресс в 1971 и 1972 годах ограничить всю помощь Камбодже до жалких сумм в размере около 300 млн долларов (примерно 3 процента от всех наших расходов во Вьетнаме), установить потолок количества наших военных атташе, назначаемых на работу в наше посольство в Пномпене и запретить отправку военных советников. Действительно, даже нашим военным атташе было запрещено американскими законами посещать камбоджийские войска. Довод о нашей вовлеченности в Камбодже был обманчивым или основанным на ложной параллели с Вьетнамом. Северовьетнамские вооруженные силы на юге были чрезмерно растянуты, как это было на самом деле; Ханой не был в состоянии пополнять их; любое улучшение камбоджийских возможностей непременно оказывало бы на них большое давление. А «красные кхмеры» вначале были незначительными. Все, к чему привело наше самоограничение, оказалось в итоге тем, что бедная Камбоджа осталась со своими жалкими ресурсами один на один против непримиримого противника в Ханое, и это дало время кровавым местным «красным кхмерам» создать свои вооруженные силы для их финального завоевания. Этого не должно было случиться. Мы избежали возможности вооружить тех, кто был готов сопротивляться и мог бы втянуть северных вьетнамцев, – а не нас, – в войну на истощение. Каким бы ни было чье-то мнение о нашем изначальном вторжении, не так уж легко следовать логике тех, кто направлял свой гнев на независимость Камбоджи, а затем, как только северные вьетнамцы и «красные кхмеры» решились на завоевание, сделали невозможным эффективное сопротивление, направленное на сохранение этой независимости.

Что касается моего случая, то Лон Нол великодушно одобрил соглашение, объявил одностороннее прекращение огня и призвал к переговорам. Его человеконенавистнические враги проигнорировали этот призыв, а американский конгресс в течение года принял законодательный акт, запрещающий использование нашей военно-воздушной мощи для оказания им помощи. Камбоджийский народ заслуживал лучшего.

Для Вьетнама было характерно то, что простое поражение, казалось, никогда не удовлетворит мстительных богов, распоряжающихся его судьбой; они должны также разрушить и людские сердца. Я возвратился в Сайгон в волнении от перспективы предстоящего успеха. Получив согласие Лон Нола, я считал, что мы уже на финишной прямой. Банкер и я встретились с Нгуен Ван Тхиеу и Хоанг Дык Ня в 17.00, как было запланировано, и беседовали почти два часа. По окончании переговоров я послал телеграмму Хэйгу с катастрофическими новостями: «Тхиеу только что отверг весь план или любые его корректировки и отказывается обсуждать возможность проведения любых других переговоров на его основе».

Это была странная встреча. Тхиеу, который свободно говорил по-английски, отказался это делать. Во время разговора он часто ударялся в слезы – скорее от гнева, чем из-за печали, как посчитали мы с Банкером. Ня переводил и в подходящих местах тоже рыдал.

Встреча началась с моего брифинга по нашим успешным консультациям в Пномпене, Бангкоке и Вьентьяне. Тхиеу отверг все это замечанием о том, что он не удивлен; теми странами никто не «жертвовал». Он сказал, что Соединенные Штаты со всей очевидностью потворствовали Советам и Китаю и сдали Южный Вьетнам. Он не станет в этом участвовать. В первый раз он раскрыл, как почувствовал, что его предают, по крайней мере, год назад, в связи с нашим предложением, чтобы он согласился уйти в отставку за месяц до новых президентских выборов. Хотя он принял это без выражения протеста и подтвердил, что не за три месяца до них, это, несомненно, задело его глубоко: