Годы в Белом доме. Том 2

Это была поразительная и очень тяжелая неделя. Мы начали утром 16 октября с представления о том, что вернемся с миром, соответствующим нашим ценностям, и окончанием наших национальных мучений. Мы этого не добились. А добились, и это правда, некоторого прогресса. Изначальный проект Ханоя от 8 октября, который сам по себе являлся таким прорывом, был намного улучшен за прошедшие две недели, и мы могли гордиться проектом мирного договора, условия в котором превзошли те, что мы сами выдвигали в течение двух лет. И хотя наше возвращение было омрачено разочарованием, оно было также отмечено решимостью. Подойдя так близко к финалу, обе стороны многое вложили в это дело, чтобы отступать сейчас. В последующие дни мы постараемся расставить все на свои места. Этим мы обязаны всем надеждам, которыми питались наши усилия, чтобы не падать духом сейчас.

Я часто задумывался об этом бурном периоде, задаваясь вопросом: могло ли более сочувственное отношение к Нгуен Ван Тхиеу привести к другому результату. Идеально было бы, вероятно, если бы мы дали ему больше времени подготовиться к происходящему. Но скорость также намного улучшила условия, и, если абстрагироваться от личного уважения к Тхиеу, я не считаю, что более размеренный график и проведенные заблаговременно консультации изменили бы его поведение. В этом вся трагедия, а не пустяковая ошибка в человеческих расчетах. В тот момент обе стороны, на путях, которые они должны были выбрать, были обречены на столкновение. Логика позиции Нгуен Ван Тхиеу требовала позы вызывающей непримиримости для того, чтобы доказать, что Вашингтон и Ханой не могут решать его судьбу, – точно так же, как и действия Ханоя в отношении нас, подталкивание на более быстрые темпы, были предназначены отчасти для того, чтобы продемонстрировать, что Тхиеу является нашей марионеткой. Что бы мы ни сделали, Тхиеу стал бы маневрировать, чтобы выиграть время и найти способ выступить против нас, как на самом деле он вступал в конфронтацию с Хэйгом и мной во время предыдущих визитов.

Наше разочарование возникло из-за неправильной оценки: мы с самого начала не смогли уловить, что Нгуен Ван Тхиеу возражал на самом деле не против условий соглашения, а против вообще любого компромисса. Конфликт между нами и Тхиеу зиждился на тезисе о прекращении войны на любых условиях, а не на полной капитуляции Ханоя. По определению, суверенитет не может быть разделенным. Любой исход, который оставлял за Нгуен Ван Тхиеу меньше контроля над всей территорией, в силу этого был для него отступлением. Он мог бы быть не в состоянии изменить баланс сил на поле боя, но это было далеко не признание его как юридического обязательства. Он соглашался с различными компромиссными предложениями, предлагающими противоположное, но не из убежденности, а как плата за продолжающуюся американскую поддержку. Мы сохраняли нашу поддержку Сайгона в Америке путем ряда предложений, – он их все принял, – предназначенных доказать нашу готовность прикладывать дополнительные усилия. Но совокупное воздействие этих предложений – прекращение огня без оставления занимаемых позиций, новые выборы, вывод американских войск – все сводилось к тому, чтобы предоставить Сайгону законный статус, отличный от статуса Ханоя. Именно это-то и ранило так глубоко. И со своей точки зрения, Нгуен Ван Тхиеу был прав. Он воевал вьетнамскими методами. Упорство, пренебрежительность, нечестные средства были его оружием. И не его вина в том, что в 1961 году мы сами ввязались в дело на основе стратегии, которую, как наш народ пришел к выводу, он не в состоянии выдержать. В 1963 году Тхиеу был в числе офицеров, которых мы поддержали в свержении Нго Дин Зьема. Возможно, он переоценил нашу тонкость восприятия и нашу мощь; он посчитал, что мы понимаем причину его возражений. Мы же, в свою очередь, преувеличивали его буквальную точность; мы воспринимали как должное, что он подразумевает именно то, что говорит нам. К концу 1972 года, однако, эти противоречия оказались не подлежащими немедленному решению. Иная процедура, наверное, просто-напросто умножила его возможности затягивания дел. Тупиковых ситуаций нельзя было избежать. Действительно, это все могло бы произойти и раньше. Тхиеу стремился к полной победе; мы – к почетному компромиссу. К октябрю 1972 года эти две позиции не могли примириться.