Годы в Белом доме. Том 2

Как оказалось, Ханой опередил «Нью-Йорк таймс» с ее сообщением. В то же самое утро 26 октября газета опубликовала сообщения о прекращении огня сразу из трех мест – из Парижа, Сайгона и Вашингтона – заголовок из пяти колонок: «Говорят, что США согласились с Ханоем по общим рамкам прекращения огня; ожидается, что Сайгон вскоре поддержит». Самая откровенная утечка пришла из Парижа, где Флора Льюис узнала от «высокопоставленного французского источника» о том, что Ле Дык Тхо и я достигли «широкой степени понимания по прекращению огня и последующему политическому урегулированию». (Эти французские источники почти со всей очевидностью были информированы северными вьетнамцами, как предвещал де Боршгрейв.) Материалы поступали и из Сайгона за неделю, во время которой Нгуен Ван Тхиеу отверг предложения Ханоя как неприемлемые. Он объявил в выступлении 24 октября о том, что «прекращение огня может наступить в самое ближайшее время», хотя это предложение было погребено в длинной череде обвинений в адрес любого плана, который не содержал положения об уходе северовьетнамских войск из Южного Вьетнама или не включал положение о трехстороннем коалиционном правительстве. Из Вашингтона Макс Френкель поместил материал, в котором цитируются «американские официальные лица», считающие, что будет установлено прекращение огня «через несколько недель, возможно, даже перед днем выборов, 7 ноября, вопреки высшему акту безумства в Сайгоне и Ханое». Я провел обед с Френкелем 25 октября, обрисовав перед ним только эту общую картинку, не вдаваясь в подробности, о необходимости обнадежить Ханой и сохранять давление на Сайгон.

Моя пресс-конференция 26 октября подверглась осуждению как предвыборное ухищрение Никсона, направленное на то, чтобы усилить надежды на мир во время последней стадии президентской кампании. Невозможный «глафик», который и спровоцировал все это дело, принадлежал Ханою, а не нам. Еще в середине сентября я не видел никакой возможности завершить переговоры быстро. Благодаря именно сделанному в Париже предложению Ханоя от 8 октября, отказу от требования коалиционного правительства был достигнут прогресс на переговорах. Именно Ханой настаивал на подписании 31 октября как на условии урегулирования. Я соглашался с ним, чтобы использовать готовность Ханоя. И теперь именно Ханой, а не Соединенные Штаты, объявил о мирном соглашении. Никсон на этой стадии со всей очевидностью предпочел бы сохранять соглашение в секрете до времени после выборов и перед проведением финального раунда переговоров. Только после обвинений со стороны Ханоя, за две недели до президентских выборов, в отказе от мирного урегулирования администрация отреагировала.

В связи с тем, что Ханой предал все огласке, нам пришлось объявить о нашей позиции. Целью моей пресс-конференции было спасти от вьетнамской ненависти хрупкое соглашение, которое завершило бы десятилетие страданий. Мы с Никсоном договорились, что я должен дать ответ на передачу радио Ханоя. У меня было две цели. Одна состояла в том, чтобы заверить Ханой в нашей приверженности базовому соглашению, с остающимися открытыми возможностями вынесения на обсуждение предложенных Сайгоном правок. Вторая цель заключалась в передаче Сайгону сигнала о нашей решимости следовать выбранным нами курсом. Это было нелегко, так, чтобы при этом не представлять южных вьетнамцев выглядящими как единственное оставшееся препятствие на пути к миру, тем самым вызывая возобновление нападок со стороны наших критиков, которые раскалывали бы политическую структуру союзника. Никсон и я не обсуждали внутриполитические последствия. Одно указание Никсона на этот счет требовало от меня подчеркнуть тот факт, что условия, которые мы уже согласовали с Ханоем, были лучше того, на что был бы готов пойти Макговерн (что, разумеется, так и было). В любом случае возможность обратить внимание на этот момент так и не возникла.

Так случилось, что я впервые попал на национальное телевидение в самом конце первого срока президентства Никсона. До декабря 1971 года все мои пресс-брифинги, за исключением объявления о моей второй поездке в Китай, являлись сообщениями справочно-информационного порядка, что означало, что меня представляли как представителя либо Белого дома, либо Администрации Никсона, но никогда по имени. После того как «Вашингтон пост» нарушила правила о пресс-брифингах во время кризиса между Индией и Пакистаном, большая часть моих пресс-конференций велась в записи. Люди, отвечавшие за связь Белого дома с общественностью, однако, были убеждены в том, что мой акцент мог бы вывести из равновесия американского обывателя; они поэтому позволяли делать картинку, но без звука на моих записанных пресс-конференциях. 26 октября они, в конце концов, решили рискнуть и запустить передачу с моим произношением.