Годы в Белом доме. Том 2

26 октября стал днем накала эмоций и сложных маневров. Меня больше всего волновало стремление сохранить соглашение. Если война будет продолжена, расколы в нашей стране будут углубляться без каких-либо основательных причин. Но мы не были уверены в том, что та и другая вьетнамская сторона вернется за стол переговоров. Нет сомнения в том, что на этом брифинге для прессы я вверял судьбу провидению. Драма фразы «мир близок» станет удобным символом двойственности правительства в сохраняющейся ожесточенной атмосфере вьетнамских дебатов, как и мои повторенные публично высказывания, которые я уже сделал сторонам на секретных встречах, о том, что попытаюсь завершить соглашение в ходе еще одной встречи. Справедливости ради по отношению к Никсону следует сказать, что он не был в курсе того, что я использую слова «мир близок». Это было лаконичное послание – слишком оптимистичное, как оказалось, – для сторон с нашей решимостью продолжать начатое; сигнал для Ханоя о том, что мы не отступаем, и Сайгону – что мы не сойдем с нашего пути.

И, несмотря на все порицания, обрушившиеся на это заявление позже, оно по существу было правильным, – хотя совершенно ясно, что, если бы пришлось сделать его сейчас, я бы использовал менее драматические слова. Переговоры возобновились 20 ноября (Ханой тянул почти четыре недели, прежде чем пошел на их возобновление). Прорыв, который разрешил все вопросы принципиального характера, произошел 9 января 1973 года; соглашение было парафировано 23 января. Специалисты по семантике, изучающие смысловое значение, могут спорить, будет ли на шестинедельные переговоры распространяться термин «близко». Факт остается фактом, но ожесточенная война была завершена в течение нескольких недель с момента этого заявления.

Главной проблемой было вернуть Ханой за стол переговоров. Как раз перед моей пресс-конференцией я послал телеграмму Банкеру, чтобы убедиться в том, что Нгуен Ван Тхиеу не взорвет все соглашение; Тхиеу должен придерживаться своих заявлений, которые созвучны моим. Я проинформировал Добрынина о своих намерениях. Как представляется, он считал, – без всяких указаний, – что после периода охлаждения переговоры могли бы возобновиться. Мы начали сумасшедшую активность с контактами, которые осложнялись частым отсутствием Никсона из-за поездок в рамках избирательной кампании. Я решил этот вопрос, отправив некоторые послания от себя лично и согласовав общее содержание писем от его имени по телефону. Затем мы смогли продолжить, и он был готов подписать текст по возвращении, когда тот был уже передан по электронной связи.

В довольно таинственной ноте позднее 26 октября от северных вьетнамцев была сделана попытка объяснить, почему они предали все огласке. Казалось, в ней содержится отказ от очередной встречи со мной, хотя без обычной воинственной риторики. В ней предлагалось, что «лучшим» (но отметьте, не «единственным») способом было бы подписать текст соглашения в его нынешнем виде. Но она заканчивалась двумя абзацами, в которых четко обозначалось, что Ханой мог бы, в конце концов, быть готов к продолжению переговоров:

«Изложив информацию о секретных встречах между Демократической Республикой Вьетнам и Соединенными Штатами, правительство Демократической Республики Вьетнам по-прежнему подтверждает, что лучшим способом быстро закончить войну, восстановить мир во Вьетнаме является проведение серьезных переговоров…

Сторона ДРВ продолжит переговоры с сохраняющейся доброй волей и серьезным подходом в интересах достижения скорейшего окончания войны, восстановления мира во Вьетнаме в соответствии с чаяниями вьетнамского народа, американского народа и народов мира. Это создаст благоприятные условия для установления новых отношений, основанных на равенстве и взаимном интересе между Демократической Республикой Вьетнам и Соединенными Штатами».