Годы в Белом доме. Том 2

Хорошее настроение было нарушено в течение 12 часов. Сотрудников Белого дома попросили собраться в 11.30 утра в комнате Рузвельта. Ровно в назначенное время Никсон прошествовал через дверь, самую близкую к Овальному кабинету. Он совершенно не казался в приподнятом настроении. Скорее был мрачным и отстраненным, как будто более судьбоносный день в его жизни еще только предстоял впереди. Ничто в его поведении не показывало, что он встречается с коллегами с опасных и трудных времен; он вел себя так, будто они были из прошлого, которое безвозвратно закончилось. Не сев, он поблагодарил собравшуюся группу довольно формально и небрежно. Через примерно пять минут оставил всех на Холдемана и покинул встречу.

Холдеман не стал тянуть и сразу же перешел к делу. Каждый член аппарата Белого дома должен представить немедленно заявление об уходе с работы; нам нужно было заполнить бланк с перечислением документов, которые были в нашем распоряжении. Президент объявит свое решение по персоналу на новый срок в течение недели. Народ был в шоке. Это было утро после триумфа, и они, что ни говори, все были уволены. Победа, как представляется, высвободила наружу накопившуюся враждебность так сильно, что нельзя было подождать даже и неделю. Под одной гребенкой оказались и коллеги с соратниками, и оппоненты. Когда мы покидали встречу, Билл Сафайр, который сам так или иначе собирался уходить в это время, сказал мне: «Знаешь, если Макговерн победил бы, они могли бы оставаться еще пару месяцев; их не уволили бы до 20 января». Такая же ужасная процедура повторилась с членами кабинета часом позже.

Что побудило Никсона пойти на такой унизительный поступок в отношении ближайших коллег, так никогда и не было вразумительно объяснено. Я, разумеется, знал, что он всегда считал себя обманутым из-за небольшого разрыва в голосах на выборах в 1968 году и вьетнамского давления, что мешало ему завершить тщательную чистку бюрократического аппарата, который он атаковал и которому не доверял как напичканному сторонниками Демократической партии. Он, безусловно, не получал чистосердечную поддержку, которую постоянный аппарат гражданских служащих оказывал более харизматическим руководителям. И все-таки это не объясняет взбудораженного, почти маниакального чувства неотложности в осуществлении этой политической бойни. Если бы Никсон подождал несколько недель, несомненно, все его помощники и члены кабинета по собственному согласию последовали бы традиции и представили свои заявления об отставке. Никсон затем приступил бы на досуге к решению оставить или убрать то или иное лицо, в соответствии со своими планами. Но просить подать в отставку в массовом порядке в течение нескольких часов после избрания, раздать бланки, явно отпечатанные во время кампании, в которой многие жертвы работали не покладая рук и не чувствуя усталости, было оскорбительно и унизительно. Это делало изгнание с работы не результатом размышлений президента о будущем, а проявлением обиды за прошлое. Разумеется, последовавшие позже беды, обрушившиеся на Никсона, имели иные непосредственные причины; и, тем не менее, он явно лишил себя сочувствия и симпатии в то время тем, как в свой час триумфа продемонстрировал впечатление такой мстительности и бесчувствия по отношению к людям, кто в основном относился к нему вполне прилично. (Меня это напрямую не затронуло, так как мне сказал Холдеман сразу после встречи в комнате Рузвельта о том, что мое заявление об отставке будет чистой формальностью.)

Удержал ли бы более мудрый совет Никсона от этого курса или же он был твердо настроен осуществить последнюю вендетту всей жизни – мы узнаем только из мемуаров тех, с кем он консультировался в то время. Им также неплохо бы объяснить, почему Никсон начал чистку не со старых противников, – постоянного бюрократического аппарата, – а с собственных помощников и сотрудников.

Во второй половине дня 8 ноября я летел с Никсоном, Холдеманом и Эрлихманом в Ки-Бискейн. И снова меня поразило то, что триумф не принес облегчения этому страдальцу. Он беспокоился по поводу того, что его отрыв в голосах был чуть ниже, чем у Джонсона над Голдуотером. Более того, он был занят мыслями об устранении или перестановке большинства членов его кабинета, за исключением Джорджа Шульца, который недавно заменил Конналли на посту министра финансов. Было намечено, что Роджерс уйдет летом и будет заменен, ориентировочно, Кеннетом Рашем. Я был поражен тем, каким беспокойным был Никсон теперь, когда добился подавляющего одобрения на выборах, что входило в честолюбивые планы всей его жизни. Все выглядело так, будто к победе стремились лишь ради победы; как будто достигнув вершины, Никсон больше не имел никаких целей в жизни.