То, что назвали рождественскими бомбардировками, зачастую описывают как массированную вакханалию разрушения, бессмысленную в своих целях, злонамеренную по своему замыслу. Это все миф по ряду причин. Мое описание декабрьских переговоров может вызвать мало сомнений по поводу того, что Ханой фактически принял стратегическое решение продолжить войну, сорвать все переговоры и в последний момент добиваться безоговорочной победы в очередной раз. Никсон и я вернулись с большой неохотой к рассмотрению вопроса о военных действиях.
Для меня декабрь 1972 года был печальным периодом. Что бы ни случилось сейчас, вполне вероятно, что окончание войны при расколе будет чревато продолжением войны. Если мы не предпримем решительных шагов, две вьетнамские стороны станут раскалываться еще больше; почти готовое соглашение в октябре будет сорвано; мы будем в состоянии снова заполучить такие же условия только при помощи военных усилий такого масштаба и длительности, которые конгресс и общественность никогда не позволят иметь или которые, если они согласятся на это, разорвут страну на части. Мы могли бы, на мой взгляд, преодолеть дилемму лишь немедленным столкновением одновременно как с Ханоем, так и с Сайгоном.
Во время декабрьского раунда переговоров я пытался убедить Никсона в том, что прекращение (или перерыв) переговоров будет означать, что мы должны будем усилить военное давление на Ханой, если не хотим, чтобы бесконечная война или неосуществимый мир, скорее всего, разрушили Сайгон. Я хотел, чтобы Никсон объяснил тупиковую ситуацию общественности и расширил военные операции. Будучи занятым переговорами, я не имел времени обдумать, какого рода военные меры я стал бы рекомендовать, когда подошло бы время для этого. Хэйг запросил документы по планированию от аппарата СНБ, которые касались в основном снятия нами самими установленных ограничений на бомбардировки, сделанных прошлым октябрем; другими словами, ограничить бомбардировщики В-52 пребыванием на территории южнее 20-й параллели, а налеты на населенные пункты осуществлять истребителями-бомбардировщиками. Я не давал никаких конкретных рекомендаций из Парижа.
Подход Никсона был более сложным. По существу, он теперь хотел окончания войны почти на любых условиях. Хотя я частенько получал воинственно звучавшие указания, предназначенные для зачтения северным вьетнамцам, оперативные рекомендации были намного мягче. Мне было сказано продолжать переговоры, которые, в данных обстоятельствах, могли только подтвердить наличие тупика; выходить даже за рамки резервных позиций, а по демилитаризованной зоне принять коммунистическую формулировку. Я четко уверен в том, что, если бы Ханой в декабре дал нам одно-два минимальных, фактически показушных, предложения по ДМЗ или по гражданским специалистам, Никсон принял бы их с большой готовностью – с гораздо большей охотой, чем я. Он не очень-то стремился возобновить бомбардировки. Он был в ужасе от перспективы появиться на телевидении для объявления, что он начинает свой новый мандат новым расширением войны.
Но Ханой стал очень жадным. Вдохновленный очевидным раздраем между Вашингтоном и Сайгоном, возможно, предвосхищая точно, что новый конгресс станет делать в январе, северные вьетнамцы посчитали, что они могут взять все, заставить нас пойти на уступки и деморализовать Сайгон. Северные вьетнамцы совершили большую ошибку в делах с Никсоном: они загнали его в угол. Никсон никогда не бывал таким опасным, когда, казалось, терял все варианты. Он был полон решимости не допустить тех мучений в течение второго срока президентства, какие выпали на его долю в первый, который был отмечен национальной травмой, – особенно когда урегулирование казалось таким близким.
Имелся и второй человек не вполне из числа ближнего круга, но приблизившийся довольно близко к нему, который играл значительную роль в принятии решения: мой заместитель Аль Хэйг, которого вскоре повысят и назначат заместителем начальника штаба сухопутных войск. Он изначально поддерживал переговоры, но становился все более скептически настроенным, когда Нгуен Ван Тхиеу стал артачиться, а Ханой тянуть резину. Декабрьский раунд переговоров убедил его в том, что только массированное военное давление сможет преодолеть высокомерное противодействие со стороны Ханоя. Он был сторонником широкомасштабных налетов бомбардировщиков В-52 на север и четко изложил мне свои взгляды на авиабазе Эндрюс вечером в среду 13 декабря после моего возвращения из Парижа.