Годы в Белом доме. Том 2

Никсон, Хэйг и я встретились утром 14 декабря для того, чтобы обсудить наш курс. Мы были согласны с тем, что, если ничего не сделаем, то окажемся парализованными, фактически заложниками любого маневра, который Ханой предпочтет осуществить против нас. Не было никаких оснований ожидать, что Ханой изменит свою тактику, если переговоры будут возобновлены в январе. Давление на нас, чтобы мы согласились с октябрьским проектом, будет нарастать. Если это случится после всего происшедшего, это будет означать крупное поражение. В Сайгоне это будет воспринято как катастрофа в психологическом плане. Потерпев такой полный крах, мы, несомненно, утратили бы способность проводить в жизнь это соглашение. Именно это, разумеется, и было точной причиной высокомерного поведения Ханоя. Сайгон, со своей стороны, не видел бы смысла в проявлении гибкости; с учетом того, что конгресс со всей очевидностью провел бы прекращение финансирования, ему не пришлось бы идти на какие-то дополнительные риски, отстаивая свой курс. Мы знали, что поддержки военных действий нет нигде в администрации, и что они вызовут дикое недовольство в конгрессе и средствах массовой информации. А с учетом нежелания президента лично объяснить общественности свою позицию это неизбежно разрушило бы всю оставшуюся народную поддержку. Пока я летел домой из Парижа, Лэйрд направил Никсону памятную записку. Выступив против военного ответа; он утверждал, что его поддерживают в этом решении Раш и Мурер. Хэйг, уточнив это дело с Мурером, выяснил, что председатель ОКНШ посчитал, что его мнение было «неправильно понято».

Все присутствовавшие в Овальном кабинете 14 декабря согласились, что какая-то военная реакция была необходима. Но мы расходились поначалу во мнении относительно ее формы, хотя это сейчас трудно восстановить, потому что, как оказалось, не велось записи протокола. Никсон помнит, что я настаивал на интенсификации бомбардировок Северного Вьетнама южнее 20-й параллели и в южном Лаосе[150], но был вообще против бомбардировок населенных районов. У меня нет таких воспоминаний; моя память хранит тот факт, что я ратовал за возобновление бомбардировок в масштабах, сопоставимых с тем, что имели место до установленных в одностороннем порядке ограничений в октябре, всего Северного Вьетнама, но используя истребители-бомбардировщики над населенными районами. Хэйг, с другой стороны, выступал за налеты В-52, особенно севернее 20-й параллели, на основании того, что только массированный удар мог бы заставить Ханой вернуться за стол переговоров. Никсон принял точку зрения Хэйга. Я согласился с ней – вначале с не очень большой охотой, а позднее с убежденностью. В силу того, что, я до сих пор так считаю, Никсон и Хэйг были, в сущности, правы. У нас было только два пути: предпринять массированный ударный шаг, чтобы навязать свою волю ходу событий и быстро прекратить войну, или пустить все на произвол судьбы и приступить к очередному раунду не дающих ничего переговоров, быть по-прежнему втянутыми в длительную войну, в состоянии острого раскола внутри страны и растущих людских потерь. Других вариантов не было.

Никсон предпочел путь принуждения к заключению соглашения, – возобновив массированные бомбардировки и используя В-52 на постоянной основе над северной частью Северного Вьетнама. Предпочтение В-52 было вызвано частично шоковым эффектом, но также и тем, что наши другие самолеты не были всепогодными. Я упоминал раньше о том, что примерно половина наших планируемых миссий летом над Северным Вьетнамом закончились неудачей из-за погоды. По оценкам Мурера, погодные трудности будут даже хуже в декабре. (Как оказалось, в течение двухнедельного периода, пока были использованы В-52 над Северным Вьетнамом, насчитывалось всего 12 часов, когда истребители-бомбардировщики могли проводить свои операции.) Никсон полагал, правильно, что он заплатил бы серьезную внутреннюю цену за снятие добровольно взятых ограничений в отношении бомбардировок; но все станет неуправляемым, если только он потерпит поражение. Он предпочел массированное короткое усилие длительному, но не приводящему к результату.

Позднее появились рассказы о противоречиях между Никсоном и мной относительно использования В-52. Они были фальшивкой. Факт заключается в том, что я согласился, а фактически даже рекомендовал, с активизацией военного давления в ответ на поведение Ханоя на парижских переговорах. Я видел силу аргументов Никсона и Хэйга по поводу использования В-52 и дал свое согласие. Как только Никсон принял решение, я претворил его в жизнь с болью и сожалением в связи с уменьшающимися перспективами достижения мира, но без колебаний, как самое лучшее из трудных альтернатив.