Годы в Белом доме. Том 2

«Мы встретились с представителями ДРВ в Нейи с 15.30 до 18.15. Суан Тхюи стал затягивать дело с начала до с амого конца.

Несмотря на то, что мы договорились вчера по повестке дня, которая состояла из: а) понимания по Лаосу и Камбодже и б) протокола по МККН, Суан Тхюи занял позицию, согласно которой он не готов обсуждать ни то ни другое.

Мы передали пересмотренное понимание по Лаосу и Камбодже и попросили высказать их мнение по нему, как по взаимопониманию о прекращении враждебных действий в Камбодже, которое мы передали до этого. Суан Тхюи признал получение обоих документов, но сказал, что не станет высказываться до тех пор, пока все понимания не будут обсуждены.

Затем Суан Тхюи пустился в длинные рассуждения о концепции ДРВ об особенностях контроля и наблюдения в нашем соглашении, из которых стало ясно, что двусторонняя комиссия должна быть многочисленной и всеохватывающей, в то время как МККН немногочисленной и замкнутой в пространственном отношении…

Когда встреча была завершена, Суан Тхюи довольно неубедительно сказал, что ДРВ хотела бы продвигаться как можно быстрее. Это высказывание только подчеркнуло тот факт, что сегодняшнее заседание было самым настоящим затягиванием дела со стороны ДРВ, что даже превысит рекорд непримиримости, проявленной на авеню Клебер [ссылка на четыре года бесплодных пленарных заседаний, которые проходили в международном конференц-центре на авеню Клебер]».

Вот в такой ситуации я вошел в комнату для прессы в Белом доме 16 декабря для того, чтобы объяснить зашедшие в тупик переговоры. Никсон дал мне подробные указания, послав мне две личные памятные записки 15 и 16 декабря; первая на пяти, вторая – на двух страницах с текстом в один интервал. Содержание сводилось к тому, чтобы я не старался защищать брифинг 26 октября с его лозунгом «мир близок». Там были разные тонкие подкопки с обвинениями в адрес того брифинга за возникновение у нас трудностей. Совет Никсона заключался в том, чтобы подчеркнуть последовательность, невозмутимость, твердость, терпеливость и дальновидность президента в преодолении этого трудного периода. Далее отмечалось, что я упоминал президента 14 раз на моей декабрьской пресс-конференции, в то время как 26 октября я упомянул его только три раза[152]. Зная, что подсчет будет вести один из любимчиков Холдемана, я практически не имел выбора при таких указаниях.

Цель моего брифинга, как это понимал я, заключалась в том, чтобы возложить вину на того, на кого надо, – на Ханой – и вновь не оставлять сомнений в Сайгоне в отношении нашей решимости заключить соглашение. Я объяснил причины срыва довольно подробно, подчеркнув, что Ханой поднимал один необоснованный вопрос за другим. «Нас не смогут шантажом заставить подписать соглашение, – сказал я. – Мы не станем спешить с заключением соглашения, и, если я могу так сказать, нас и не завлечь некими чарами в соглашение, если оно не будет содержать благоприятные условия». И вновь у меня было два главных слушателя – Ханой и Сайгон, – но я также знал, что надежды американского народа зависели от результата преодоления этого тупика: