Голод

Я понимаю: он не знает, что делать.

– Да, – признаюсь я.

Голод хмурится.

– Ты хочешь, чтобы я остановился? – спрашивает он, явно не понимая, что меня расстроило.

– О боже, нет.

Он все так же смотрит на меня. Этого мужчину никак не назовешь мягким, но он невероятно сострадателен.

– Я не человек, – говорит он. – Я не понимаю, о чем ты думаешь. Объясни мне.

Я вздыхаю.

– Мои клиенты… они никогда не обращались со мной так.

Даже Мартим.

Секс всегда был чем-то вроде обмена. Я была секс-работницей. Мне платили не за то, чтобы мне поклоняться. Мне платили за то, чтобы я утоляла чью-то похоть.

Лицо Голода меняется, становится сочувственным – очень, очень сочувственным. Думаю, когда дело касается боли и уязвимости, он видит меня яснее, чем кто-либо другой.

Какое-то теплое, неловкое ощущение разливается внизу живота. На этот раз я не буду с ним бороться.

Всадник откидывает мои волосы назад, его глаза смотрят мне куда-то в переносицу.

– В эту ночь, – говорит он мягко, – ты забудешь все плохое. Я об этом позабочусь.

Глава 41

Он не берет на себя инициативу, но и от меня этого не ждет. Каждый раз это прикосновение в ответ на прикосновение.

Я смотрю на него в восторженном изумлении, пока он снимает с меня сапоги и остатки платья, а потом и сам сбрасывает туфли и брюки.

Поведение Голода противоречит всему, во что он заставил меня поверить. Он не может быть сентиментальным – в его черном сердце нет места чувственности, – однако же он обращается со мной так, как будто я ему дорога.

Обнаженный, он становится на колени у моих ног. Берет мою лодыжку и целует ее, прежде чем провести губами по моей коже.

Господи, он собирается делать это медленно. Пожалуй, эта ночь не самое подходящее время: дождь все-таки не до конца смыл с меня кровь и грязь…

Я тянусь к нему, чтобы ускорить процесс.

Голод хватает меня за руки, переплетя свои пальцы с моими, сжимает мои руки над головой и ложится сверху. Я чувствую его твердый член.

Жнец нежно целует меня.

– Без фокусов, – шепчет он, щекоча мне губы, и слегка отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.

Через мгновение я киваю.

Тогда он отпускает мои руки и снова начинает целовать мою кожу, спускаясь от губ к подбородку, к ключицам, к груди.

Я закрываю глаза от его поцелуев, наслаждаясь ими. Каждое прикосновение его губ невыразимо нежно. Это та его сторона, о существовании которой я не знала, даже не предполагала, что она может существовать, и она производит на меня странное действие.

Я провожу ладонями по плечам Голода, восхищаясь его гладкой кожей. Это тело видело и пережило столько боли, но, в отличие от моего, по нему это не видно. Никаких шрамов, никаких уродств, только слишком много ужасных воспоминаний.

Стараясь ощутить каждую часть его тела одновременно, я обвиваю его ногами, проводя подошвами по его икрам. Сердце, кажется, не помещается в груди.

Голод водит руками по моей коже, прерывая поцелуи, чтобы просто посмотреть на меня. Это невероятно странно – видеть, как он восхищается моим телом, словно впервые обнаруживает в себе желание. Его взгляд устремляется мне в глаза, и я замираю, увидев выражение его лица.

Я не просто существую, – сказал он однажды. – Я изголодался.

Сейчас я так ясно вижу его желание, но это не похоже на большинство похотливых мужских взглядов, которые бросали на меня в прошлом. В нем есть что-то более сложное и глубокое, и я вспоминаю еще одни его слова.

Не все сводится к сексу, цветочек.

Что еще таится там, за этими зелеными глазами?

Неужели… неужели он чувствует ко мне нечто большее?

Я отгоняю от себя эту мысль, пока она не пустила корни.

Пальцы Голода движутся к моему паху. В тот момент, когда они прикасаются ко мне, на его губах появляется озорная улыбка.

– В общем, я подумал, что тебя надо подготовить, – говорит он, проводя пальцем у меня между ног.

Очевидно, он недооценивает силу моего желания.

Он убирает руку, и вскоре я чувствую его член у самой промежности.

Он смотрит на меня, и, боже мой, он просто великолепен. Татуировки освещают его порочные губы и придают сияние его глазам. Несколько прядей свисают надо лбом, и, если бы я не была так захвачена моментом, я могла бы заправить их ему за уши.

Но не только красота Голода пленяет меня. На нем сейчас нет той надменной маски, которую он обычно не снимает весь день. Ее не было с тех пор, как он спас меня. Он кажется таким же незащищенным и уязвимым, как я.

– Цветочек…

Он двигает бедрами, глядя на меня сверху вниз, и его член медленно входит в меня.

Я охаю от ощущения, что меня растягивают и наполняют, и – о черт – кажется, у меня вот-вот будет еще один оргазм.

Горло сжимается, глаза щиплет.

Неужели я серьезно готова расплакаться, когда моя киска впервые ощутила вкус рая? В кого же я превратилась?

Голод смотрит на меня так, словно я какое-то чудо, случайно выпавшее на его долю, а я едва сдерживаю рыдания.

Да, видимо, вот в это я и превратилась.

Я снова закрываю лицо руками.

Не хочу, чтобы он видел меня такой.

Голод хватает меня за руки и убирает их от лица.