Голод

– Не прячься от меня, – говорит он. – Все, что я хочу, – это видеть тебя сейчас.

В его словах слышится невыносимая теплота, а это последнее, что нужно сейчас моему обостренно чуткому сердцу.

Из глаз опять катятся слезы.

Голод хмурится.

– Почему ты плачешь? – В его голосе звучит тревога. Бедра его больше не двигаются, и это невыносимая мука.

Я на мгновение закрываю глаза.

– Нипочему.

– Открой глаза.

В голосе Жнеца все еще слышится тревога.

Я неохотно открываю.

Не знаю, что он видит на моем лице, но брови у него сходятся над переносицей.

– Что не так?

– Все. Ничего.

Это совсем не похоже на то, что бывало со мной раньше. Он уже испортил меня, совершенно испортил в том, что касается секса. Моей карьере секс-работницы конец.

– Ты хочешь, чтобы я остановился? – спрашивает он.

– Нет.

Его это, кажется, не убеждает.

Черт возьми, нужно же что-то ему сказать.

Я делаю глубокий вдох.

– Я просто… У меня в жизни было так много разочарований, и то, что сейчас… это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И мне кажется, что ты все читаешь у меня на лице.

Что довольно странно, учитывая, как мало света в этой комнате.

Тот Голод, с которым я встретилась несколько недель назад, откровенно посмеялся бы надо мной. Какая-то часть меня и теперь уверена, что он вот-вот начнет издеваться.

Только… на его лице нет осуждения. Напротив, в его глазах читается тяжкое понимание. Видимо, его собственная боль так глубока, что он способен распознать мою. Я вижу, как сжимается у него горло, пока он всматривается в мое лицо.

– Ана…

Я жду, что он сейчас скажет что-то важное.

Губы у него приоткрываются, но затем он качает головой. Момент упущен.

Голод наклоняется и целует меня, и я чувствую горько-сладкую смесь облегчения и сожаления. Его не отпугнули мои слова, но он не собирается и разубеждать меня, заверять, что мне не о чем беспокоиться. Он же Голод. Он ломает все подряд ради развлечения – и прежде всего людей с их глупыми эмоциями.

Всадник снова начинает двигаться во мне, и я сосредотачиваюсь на этом.

Его член все еще растягивает меня, и это удивительно приятно.

Я в восторге от него, от всего этого.

Не отрывая от меня взгляда, он входит и выходит, входит и выходит. Мы оба изумленно смотрим друг на друга. Никто не мог такого ожидать.

– Я вижу тебя, – говорит Голод. Наклоняется и целует мне одно веко, затем другое. – Только тебя.

У меня перехватывает дыхание, а потом еще одна непослушная слезинка скатывается по лицу.

Ох, надо бы моим глазам прекращать это дело.

Мгновение спустя всадник вытирает слезу с моей щеки.

Я отвечаю ему дрожащей улыбкой, и он останавливает на ней взгляд.

– Господи помилуй, Ана, я же тебе говорил: никаких человеческих фокусов, – говорит он хрипло, глядя на мои губы.

Постепенно он возобновляет свои толчки. Каждый раз он входит глубоко, но ему как-то удается сделать эти движения нежными. Это напоминает мне о том, что он любит затягивать все: голод, смерть и, судя по всему, секс.

Мои руки скользят по его груди и животу. Под моим прикосновением его мышцы напрягаются.

Он снова делает паузу.

– Пожалуйста, женщина, если хочешь себе добра, прекрати это сейчас же, – говорит он хриплым голосом. – Из-за тебя я кончу раньше времени.

Я снова улыбаюсь ему. В ответ его член внутри меня дергается.

Ему нравится моя улыбка.

Голод просовывает руку между нашими телами, его пальцы находят мой клитор.

– Придется сравнять счет.

Я смеюсь, но смех быстро переходит в стон, когда он гладит меня сразу в двух местах. Ускоряя темп, он наблюдает за мной, жадно всматриваясь в мое лицо.

– Ты меня убедила, – говорит он.

Меня едва хватает на то, чтобы спросить:

– В чем?

– Секс имеет свои преимущества.

Я почти не слушаю, что он говорит. Ощущения все нарастают, пока он продолжает играть с моим клитором. Мои ногти впиваются ему в спину.

– Голод…

Губы у меня приоткрываются, грудь вздымается, и внезапно меня накрывает оргазм. Я кричу, притягивая всадника ближе, и по мне прокатывается одна волна удовольствия за другой.

Голод проникает в меня все жестче и жестче, и его затуманенные глаза ловят мою реакцию. Так же неотрывно глядя на меня, он входит еще глубже и резко, будто от неожиданности, втягивает в себя воздух, а затем со стоном кончает – мощно и быстро. Вид у него шокированный – шокированный и зачарованный.

Еще несколько последних толчков, и Голод скатывается с меня. Мне тут же остро не хватает его, но уже через несколько секунд он притягивает меня к себе.

А затем он начинает смеяться. Смеется, смеется, смеется, сотрясаясь всем телом.

Я отстраняюсь, чтобы взглянуть на него. При виде улыбающегося и смеющегося Голода сердце у меня сжимается.

Я никогда не видела его таким. Беззаботным. Счастливым.

И все из-за того, что у него теперь есть маленькая киска.

Улыбаясь, я провожу ему пальцем по губам. С моим сердцем происходит что-то странное: оно кажется одновременно легким и тяжелым.

– Это сумасшествие, – говорит он, не дожидаясь, когда я уберу палец. – Я делаю то, что делают люди, и на сей раз мне это нравится. Черт, «нравится» – даже не то слово.