Голод

С этими словами он притягивает меня к себе и целует в щеку.

Прежде чем я успеваю ответить, он укладывается вместе со мной так, что я снова оказываюсь под ним.

Его глаза ловят мой взгляд.

– Вот что… я хочу снова войти в себя. И я хочу от тебя еще одну улыбку. Много улыбок. Когда ты улыбаешься, я чувствую себя по-настоящему собой.

От этих слов у меня что-то сжимается внутри. По-настоящему собой… Я слишком хорошо понимаю, что это значит. Уже очень давно никто не видел во мне чего-то иного, кроме Аны-проститутки, а когда Голод смотрит на меня, я вспоминаю, кто я.

Я провожу пальцами по его щеке и снова ощущаю себя легче воздуха.

Чувствую, как Голод снова твердеет. Брови у меня взлетают вверх. Вот не ожидала так скоро выхода на бис.

– Я искренне надеюсь, что спать ты сегодня не планируешь, – говорит он.

Я наклоняюсь и целую его.

– Это подождет.

Голод хватает меня за ногу, слегка отводит ее в сторону и снова входит в меня одним мощным толчком.

Глава 42

– Ана!

Я слышу этот голос будто издалека.

– Господи. – Чья-то рука трясет меня за плечо. – Ана!

Еще полусонная, я заставляю себя открыть глаза.

Всадник смотрит на меня, и вид у него… испуганный.

Я резко сажусь.

– Что случилось?

Глаза Голода шарят по моему телу.

– Почему ты мне не сказала?

– Что не сказала?

Я оглядываю сама себя, но тут чувствую острую боль в шее.

Мгновение спустя я вижу кровь.

Она повсюду. На мне, на простынях, и, кажется, ею же залито мое сброшенное платье. Даже на самом Жнеце кровь – засохла на груди.

Я много раз видела всадника окровавленным, но ни разу не видела, чтобы его это испугало.

Он запрокидывает мне голову.

– Господи, – повторяет он при виде моей раны. – Ана, ты же говорила вчера, что с тобой все в порядке. Я… – Он проводит рукой по лицу. – Я был с тобой прошлой ночью, когда тебе было больно.

Я чувствую себя виноватой.

– Ничего стра…

– Молчи, – говорит Голод. – Это очень страшно. Ана, почему ты ничего не сказала?

– Я себя нормально чувствую, – говорю я.

– Я не мог тебя разбудить, – говорит всадник. – Это совсем не нормально.

– Но теперь-то я проснулась, – возражаю я.

Проснулась голая, вся в крови и грязи. Я вдруг чувствую себя непослушным ребенком из-за того, что уснула рядом со всадником раненая. К сожалению, именно так обстояло дело в борделе. Если женщину избил клиент, это еще не значит, что ей дадут выходной.

– Тебе нужен врач, – настаивает Голод.

– Вполне достаточно иголки с ниткой – ну, точнее, иголки с ниткой и чего-нибудь со спиртом.

Не то чтобы я собиралась еще пить. Желудок бунтует при одной мысли об этом.

Голод смотрит на меня скептически.

– Ты же это несерьезно.

Серьезно, к сожалению.

______

К середине утра я уже умыта и успела отстирать платье, насколько смогла. Я сижу в седле в непросохшей одежде, грудь просвечивает сквозь мокрую ткань.

Голод прижимает меня к себе. Я прямо чувствую, как его потряхивает от волнения. С одной стороны, я тронута его реакцией. С другой стороны, все, что мы делали прошлой ночью, теперь забыто из-за его беспокойства.

Не проехав по шоссе и пятнадцати минут, мы натыкаемся на маленькую факторию.

Жнец направляет свою лошадь к ней. Он еще не успевает слезть с коня, когда я слышу в магазинчике какую-то возню, а потом крик, который резко обрывается.

Я втягиваю воздух сквозь зубы. Никогда, никогда это не станет легче.

Голод спрыгивает с коня.

– Подожди здесь, – бросает он через плечо.

Но я не жду.

Я осторожно соскальзываю с коня, сдерживая крик, когда движение отзывается болью в ране. Не так давно я с таким же трудом слезала с этого самого коня после того, как Жнец нечаянно проткнул мне плечо своей косой. Тогда всадник не беспокоился из-за этого так, как сейчас. Конечно, тогда рана была чище и, наверное, не такая опасная, но все же.

Между нами действительно все изменилось.

Голод вздыхает, заметив, что я иду за ним.

– Ана, ты же ранена.

– Все в порядке, – говорю я.

– Этим словам я больше никогда не поверю.

Я вхожу в магазин следом за ним и слегка вздрагиваю при виде явно мертвого человека за прилавком.

– Это всего же просто царапина, – говорю я, шагая по проходу.

Это не просто царапина. Утром я увидела ее в зеркало – она больше и страшнее, чем мне представлялось.

Голод хмурится.

– Зачем ты делаешь вид, что это пустяки?

– Ты видел мой живот? – отвечаю я. – По сравнению с этим и правда пустяки.

– Для меня нет, – бормочет всадник – так тихо, что я едва слышу.

Я нахожу отдел медицинских товаров раньше, чем Голод. Вот они, на верхней полке – иголки и хирургическая нить.

– Вот и все, – говорю я. Теперь остается просто зашить себе шею.

Наверняка будет весело.

______

Я прикусываю нижнюю губу, разглядывая рану в найденное тут же ручное зеркальце.

– А может, лучше не надо, – говорю я.

Порез, кажется, все еще грязноватый и кое-где уже начал покрываться коркой. Я не особенно разбираюсь в обработке ран, но думаю, что зашивать ее, когда там может быть заражение, – плохая идея.

Голод изучает рану.

– Значит, не делать ничего?

Ему явно не по душе эта мысль.

– Не знаю. Думаю, если промыть чем-нибудь на спирту, это может помочь.

Я тут же корчусь при этой мысли.