Он берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.
– Не оставлю.
Жнец произносит это как священный обет.
Теперь, когда он дал слово, я расслабляюсь. Кровать мягкая, а мне так плохо, что нетрудно заснуть.
Не знаю точно, как долго длится мой сон. Может быть, минуты, может быть, часы…
– Почему ей так быстро становится хуже? – доносится откуда-то издалека голос Голода.
Я снова засыпаю, не успев услышать ответ.
______
Просыпаюсь от ощущения мокрой тряпки на лбу. Открываю глаза и вижу, что Жнец смотрит на меня, расправляя руками прохладную материю. За плечом у него кто-то держит таз с водой. Я улыбаюсь им обоим усталой улыбкой.
–
______
Снова просыпаюсь от ощущения чужих рук. Руки эти неприятные: сухие, мозолистые и крутят меня, как куклу.
Я пытаюсь их оттолкнуть.
– Что ты с ней делаешь?
Голос Голода заставляет меня открыть глаза.
Надо мной склоняется крепкая пожилая женщина.
– Я пытаюсь ей помочь, если только вы еще не передумали.
Прежде чем всадник успевает ответить, руки берут меня за подбородок и поворачивают мне голову набок.
Боль пронзает шею и висок.
– Так вот почему ей так худо, – говорит женщина. Голос у нее такой же, как руки: скрипучий, но твердый и властный. – Рана загноилась.
– Ты можешь ее починить или нет? – спрашивает всадник требовательным тоном.
– Человека починить нельзя, – говорит женщина. – Мы же не дома с протекающими крышами или разбитыми окнами.
– Нет, вы все бич этой земли, но я здесь не для того, чтобы спорить с тобой о семантике. Скажи лучше, что ты можешь сделать для Аны, – говорит он.
– Без антибиотиков? Немного, – говорит женщина. – Я могу промыть и перевязать рану и сделать припарку, чтобы вытянуть гной, насколько удастся. Но сомневаюсь, что в ее нынешнем состоянии это принесет много пользы. Ее организму придется бороться с инфекцией самостоятельно.
Я поднимаю взгляд на всадника. Я никогда не видела такого выражения на его лице – кажется, это отчаяние. Это пугает меня больше, чем лихорадка.
– Я умру? – спрашиваю я, когда он ловит мою руку и крепко сжимает ее. Я не знаю, что я чувствую по этому поводу – по поводу смерти.
– Нет. – Голод произносит это как клятву. – Пока я жив, нет.
Глава 44
Странно иметь тело. Кажется, что я слишком велик для него. Слишком велик. Знаете, это громадное облегчение – распространять болезни по полям. Портить плоды и отравлять семена. В такие моменты я чувствую себя собой.
Не то что в этой… странной человеческой жизни, которой мне приходится жить.
Я смотрю на мертвенно-бледное лицо Аны, и меня охватывает какое-то горячее, щемящее чувство.
Руки у тебя были такие тонкие, щеки впалые, и все же ты как-то сумела оттащить мое тело в укрытие и дала мне воды, хотя мой желудок ее и не принимал. Человеческая девушка, которая укрыла меня от моих мучителей и отдала мне то немногое, что у нее было.
Ты осталась со мной в ту мучительную ночь, хотя я знаю, что внушал тебе страх. И когда эти люди пришли за мной и их голоса звучали так пугающе близко… тебе стоило только позвать их, и твой кошмар бы закончился. Они уволокли бы меня обратно в тюрьму. Может быть, я сидел бы там до сих пор.
Но ты не позвала их и, несмотря на свой страх, не бросила меня.
Ты спасла меня, хотя у тебя были все причины не делать этого.
Ты меня сломала.
А я сломал тебя.
И теперь я боюсь, что единственный способ снова стать целыми – это быть вместе, так, чтобы наши зазубренные края сошлись.
Меня злит, что я хочу этого.
Но я хочу.
Хочу быть целым, быть с тобой.
______
В туалет.
С этой единственной мыслью я просыпаюсь. Мой мочевой пузырь криком кричит о том, что мне пора облегчиться.
Простыни слетают с меня, а затем Голод подхватывает меня на руки, осторожно придерживая голову и шею.
Должно быть, я неосознанно произнесла свою просьбу вслух, потому что всадник выносит меня из дома, мимо нескольких горожан.
Он пристально смотрит на зевак.
– Уходите отсюда, или вы умрете, – говорит он.
Через несколько мгновений любопытные исчезают.
Кажется, мне лучше. Температура все еще высокая, сил все еще нет, но, по крайней мере, я в сознании – достаточно для того, чтобы не мочиться под себя.
Голод несет меня мимо окрестных домов в густой лес, примыкающий к городу, не останавливаясь, пока мы не остаемся одни.
За время путешествия с Голодом мне не раз приходилось ходить в туалет. Каждый раз он предоставлял мне какое-никакое уединение. Но теперь он не выпускает меня из рук, поднимает на мне платье.
Проходит несколько секунд.
– Можешь отпустить, – говорю я.
Моей работой было заниматься сексом с незнакомцами, но справлять нужду на глазах у Голода – это, кажется, выше моих сил.
– Ты почти ни разу не шевельнулась, с тех пор как я уложил тебя на кровать, – говорит он. – Лучше не надо.
Я чувствую, что начинаю плакать, несмотря на обезвоживание.
– Я не хочу, чтобы ты… видел меня в таком…