Голод

Всем нам, братьям, был предоставлен выбор полюбить по-человечески, со всеми вытекающими отсюда сложностями.

Одна из этих сложностей – смерть.

Чума не отдал ничего в обмен на жизнь своей возлюбленной. Войне пришлось отказаться от своей цели, лишиться силы и бессмертия.

Мне же Смерть, скорее всего, просто откажет наотрез.

Протянув руку, я провожу пальцами по щеке Аны, затем по губам, и сердце у меня щемит, как никогда до сих пор. Вот что значит быть по-настоящему живым: все эмоции обостряются почти до боли. Я так долго ставил свое бесконечное существование выше всего конечного, того, чему никогда не придавал должного значения. Теперь все иначе.

Я вздыхаю, и даже это причиняет боль. Хоть убей, не могу дышать – так сильно давит грудь. Такое ощущение, будто меня пытаются раздавить насмерть мои же растения.

Капля воды падает Ане на лицо. Потом еще одна. Только через секунду я понимаю, что это слезы. Мои слезы. Никогда раньше я не плакал ни о ком из этих существ. Даже об Ане.

Об Ане, которая умирает…

Склонившись над ней, я целую ее в лоб, и мои губы долго не отрываются от ее влажной кожи.

– Ты не можешь уйти, цветочек. – Голос у меня дрожит. – Это еще один приказ, которого тебе придется слушаться.

Мне не придется отказываться от своей силы, чтобы вернуть ее. Она ведь еще даже не умерла.

К черту смертных врачей, к черту Танатоса. Мне ведь даже и не нужна была их помощь.

Я осторожно кладу руку на рану Аны. Я так долго отвергал эту часть себя, что почти забыл об этой своей способности – возрождать.

Сотрясал небеса и извлекал жизнь из земли, но направить свою силу на человека – заглянуть внутрь его тела и попытаться понять, что там находится, – это все равно что впервые попробовать еду. Шокирующе и странно.

Моя сила на самом деле очень проста: я могу заставить что-то расти и могу заставить умереть. Это не совсем то, что способность Войны исцелять, и не совсем то, что способность Смерти давать жизнь. Это нечто среднее между ними.

Инфекция, терзающая тело Аны, – всего лишь еще одно живое существо, которое очень хорошо приспособлено к выживанию.

Так уж выходит, что в процессе оно убивает своего хозяина.

Я закрываю глаза и расширяю сознание.

Чувствую, как жизнь движется вокруг. Она повсюду: в воздухе, на земле, под землей. Земля кишит живыми существами.

Переключаю внимание от окружающей жизни на Ану. Больную, слабую Ану. Я сразу чувствую, насколько она ближе к смерти, чем к жизни, но я и раньше это знал. Я отбрасываю страх. Я должен все исправить.

Я сосредотачиваю свое внимание не только на Ане, но и на том, что происходит внутри нее. Чувствую, как бактерии подавляют ее организм. Они захватили кровоток и всеми силами стараются проникнуть в каждый уголок ее тела. Конечно, не одни бактерии во всем виноваты. Иммунная система моего цветочка сеет хаос своими попытками бороться с инфекцией.

На миг я останавливаюсь, оценивая масштабы этой инфекции. И все это из-за одного удара ножом.

Этот момент проходит, и, как всякий раз, когда я сталкиваюсь с ненавистной мне формой жизни, я начинаю ее уничтожать.

Однажды Ана спросила меня, почему я так хорошо танцую. Правда в том, что убивать легко, а вот творить чудеса – более сложный процесс. Человеческое тело – это симфония запутанных действий и реакций, и сейчас моя работа – слушать симфонию ее тела и двигаться с нею в такт.

Именно это я и делаю.

Кажется, что на ее исцеление уходит целая вечность, но на самом деле это, вероятно, занимает всего несколько минут. И вот дело сделано.

Я возвращаю Ану ко мне.

Глава 45

Ана

Когда просыпаюсь, я вижу, что я одна.

Оглядываю комнату – в ней пусто, если не считать статуэтки Богоматери Апаресидской, стакана и кувшина с водой, стоящих на прикроватной тумбочке.

Я сажусь, чувствуя себя слабой и голодной, но в остальном… мне не так уж плохо. Через мгновение тяну руку к шее. Она перевязана мягкой марлей, которую я разматываю.

Последнее, что я помню, – порез был сильно воспален.

Повязки и припарки спадают, и я ощупываю рану. Она не кажется ни опухшей, ни воспаленной. Кажется даже… кажется, она почти зажила.

Как такое может быть?

Я снова осматриваюсь. Я смутно помню, как Голод принес меня сюда, а потом был тот забавный случай с туалетом, но все остальное кажется каким-то туманным лихорадочным сном. Кажется, я сделала красивые признания, потому что была уверена, что умираю.

Губы у меня потрескавшиеся, липкие, и я осторожно вытираю их, прежде чем схватить стоящий рядом стакан с водой. Выпиваю его в пять больших глотков.

Несколько минут я просто сижу и жду, когда в голове прояснится.

Я не умерла.

Этого таракана ничем не убьешь.

Я чувствую слабый запах своего когда-то чистого платья и поеживаюсь. Если что-то должно умереть, так этот наряд.

Сбросив с себя влажные простыни, я сползаю с кровати. Ноги дрожат, и, честно говоря, я чувствую легкое головокружение, но все-таки упрямо иду к двери и выскальзываю из комнаты. По коридору проходит мужчина – при виде меня он ахает и крестится.

– Это ваш дом? – спрашиваю я.

Он кивает.