Голод

Прежде чем я успеваю закончить, Голод нежно целует меня в губы, чтобы я замолчала.

– Это глупо, Ана. Я ничего не имею против.

У меня больше нет сил настаивать на своем. И я делаю свои дела прямо перед Голодом, помогающим мне удержаться на ногах.

Меня всю трясет – от смущения, от усталости, от жара, – и я всхлипываю, а мое обезвоженное тело успевает выдавить пару драгоценных слезинок. Эмоции у меня в полном раздрае.

Когда я заканчиваю, Голод помогает мне привести себя в порядок, и я разрываюсь между чудовищным унижением и усталой благодарностью.

Почему ты себя так ведешь? – хочется мне спросить. – Ты же не такой. Ты дерзкий, злобный и своенравный.

Но это не так. Нужно только добраться до его сердца.

Всадник уносит меня обратно в дом и укладывает на кровать. Придвигает стул, берет стоящий рядом кувшин и наливает мне стакан воды.

Я наблюдаю за ним. Я устала, мне больно и вообще плохо.

– Пей, – говорит он, протягивая мне стакан.

– Любишь ты командовать…

Мой голос звучит как шепот. Но я все-таки беру стакан и делаю глоток. Желудок принимает воду не очень охотно – правду сказать, он ведет себя так, будто намекает, что ей там не место, – и мне приходится несколько раз сглатывать, чтобы она не вылилась обратно.

Чем дольше я не сплю и чем больше прихожу в себя, тем отчетливее понимаю, что на самом-то деле мне вовсе не лучше, просто сознание немного прояснилось. И то не очень, потому мне хочется только одного: снова уснуть и не чувствовать боли. Вспоминается, как я боролась с инфекцией в прошлый раз, когда все остальные горожане уже лежали в могилах.

Тогда я тоже думала, что мне конец. Клянусь, всадник по имени Смерть был так близко, что я могла бы коснуться его.

Я ставлю воду на тумбочку рядом с кроватью и тут замечаю маленькую статуэтку Богоматери Апаресидской, стоящую прямо за кувшином.

Я ахаю. Не уверена, что всадник верит в приметы, но я, кажется, верю.

– Голод, – говорю я, и мой голос звучит как чужой.

Мне нужно кое-что ему сказать. Сейчас, пока шанс еще не упущен.

Он напрягается.

– Не надо, – говорит он, сверкнув глазами. И повторяет: – Не надо. Я уже сказал: ты не умрешь.

Может быть, умру, а может быть, и нет. Сейчас кажется, что могу и умереть.

Я делаю глубокий вдох и наконец признаюсь ему в том, в чем не признавалась до конца даже себе.

– Я люблю тебя. – Сердце у меня колотится. – Не знаю, когда это началось, и меня это очень, очень огорчает…

– Прекрати, Ана, – с яростью говорит Голод. В глазах у него стоят непролитые слезы.

– Но я люблю тебя. Очень сильно. И всегда буду любить. Я хочу, чтобы ты это знал – на случай, если…

– Прекрати. – Голод как будто злится на то, что не может заставить слова увянуть, как растения. – Я перебью весь этот чертов мир, если ты не замолчишь.

Я сжимаю потрескавшиеся губы.

Как только Жнец видит, что я не собираюсь продолжать, он выдыхает, запрокидывает голову и смотрит в потолок, покачивая ногой.

– Я тебе говорил, что люблю истории, – говорит он вдруг, – но у меня есть одна особенная, которую я тебе никогда не рассказывал.

Я бросаю на него растерянный взгляд. От лихорадки и усталости клонит в сон, но я заставляю себя держать глаза открытыми.

– В ту ночь, когда ты меня спасла, – говорит Голод, снова глядя на меня, – ты разговаривала во сне. Ты сказала ангельское слово, которое даже не должна уметь произносить.

– Ангельское? – переспрашиваю я. – Это твой родной язык?

Он кивает.

– Что это было за слово? – спрашиваю я с любопытством. Я вообще ничего такого не помню.

– Гипивавевут.

Я закрываю глаза и чувствую, как это слово окутывает меня, как от него мурашки бегут по коже. На мгновение я не просто слышу его, я его чувствую.

Прощение.

– Прости меня, Ана, – говорит он. – Я знаю, что сделал тебе много плохого. Твоя семья, твои друзья, твоя жизнь – все это я у тебя отнял. Я тогда не понимал, а теперь начинаю понимать, и мне очень, очень жаль. Пожалуйста, прости меня.

Я слегка улыбаюсь ему.

– Да, – говорю я тихо. – Я тебя люблю и прощаю…

Клянусь, на мгновение он словно каменеет. Страшный, беспощадный Голод каменеет.

Затем я снова ложусь и закрываю глаза, глубоко вздыхая, когда сон начинает затягивать меня в свои глубины.

Надеюсь, я еще проснусь.

______

Голод

Когда я заговорил на ангельском языке, в глазах Аны на миг появилось умиротворение. Поэтому, как только она засыпает, я сжимаю ее влажную руку и начинаю говорить с ней на своем родном языке.