Голод

– Это моя жена вас лечила.

Я мягко улыбаюсь ему.

– Спасибо вам обоим за заботу и приют.

Он кивает, все еще странно глядя на меня.

Я указываю на заднюю часть дома.

– Выход там?

Он опять несмело кивает.

– Спасибо.

Я оставляю испуганного человека стоять в коридоре. Его реакция меня слегка нервирует.

Небо за окном в больших клубящихся облаках. Я вдыхаю влажный запах земли. Что-то тянет меня мимо разбросанных тут и там домов к полям, лежащим за ними.

Сахарный тростник здесь ярко-зеленый. И прямо среди него стоит всадник.

Я уже видела это во сне. Голод стоит среди посевов с косой в руке, и это похоже на сбывшееся предчувствие. Именно здесь он разрушает мир, постепенно, по травинке.

Словно почувствовав мое присутствие, всадник оборачивается.

Вот теперь я ясно вижу, что Голод – это не «кто», а «что». Он не похож на человека. Ничуть не похож. Он красив, до боли красив, но он не смертный.

– Знаешь, – говорит он тихо, – еще несколько часов назад все это поле было мертво.

Я даже не смотрю на посевы.

– Я не могу воскрешать людей из мертвых, – продолжает Голод. – Только при помощи Смерти или Бога. – Он протягивает руку, чтобы коснуться зеленых стеблей рядом с ним. – Однако я могу контролировать поток жизни и смерти во всем, как вот в этом сахарном тростнике.

Я иду к нему, пробираясь сквозь кусты, которые цепляются за лодыжки.

– Ты… что-то сделал со мной? – спрашиваю я.

Не знаю, откуда я это знаю, но мне так кажется. Рана слишком быстро зажила, и еще я помню реакцию того пожилого мужчины в доме: он смотрел на меня так, будто я должна была умереть.

Я подхожу вплотную к Голоду и смотрю ему в лицо, пытаясь прочитать что-то в его чертах. Сначала он отводит взгляд, но потом наконец смотрит мне в глаза, и я замираю.

Он бросает на меня взгляд, как на свою единственную слабость.

– Это правда? – спрашиваю я еще раз. – Это ты меня исцелил?

Он глубоко, шумно вздыхает и теперь смотрит так, будто готов забрать эту жизнь обратно. Опускает косу, она падает на землю.

Голод берет мое лицо в ладони и ищет глазами мой взгляд.

– Да, – просто говорит он.

В следующее мгновение его губы накрывают мои. Поцелуй страстный, почти отчаянный. Я целую его в ответ, постепенно осознавая смысл его слов.

Голод исцелил меня.

Голод, всадник, ненавидящий людей. Голод, который любит убивать и мучить. Это благодаря ему я сейчас жива.

Он кладет руку мне на щеку и прижимает мой лоб к своему.

– Я люблю тебя, – говорит он.

Я долго смотрю на него, забыв, о чем думала.

Я люблю тебя.

Эти слова звучат у меня в ушах. Я не сомневаюсь, что ослышалась.

Глаза у Голода распахнуты так же широко, как, наверное, и у меня самой.

– Что? – выдыхаю я.

– Я люблю тебя, глупый маленький цветочек.

Сердце у меня колотится о грудную клетку.

– Это довольно неприятная новость, – говорит он, и его дыхание щекочет мне щеки, – но, вопреки всем моим убеждениям, я тебя люблю.

Он любит меня.

Он любит меня. Меня.

Только теперь я начинаю по-настоящему осознавать это.

Зеленые глаза Голода, которые меня когда-то так нервировали, теперь пристально смотрят на меня.

– Я люблю тебя, – повторяет он. Кажется, его больше не шокируют эти слова. Его обычная уверенность вернулась к нему.

Он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня.

В последний момент я подношу палец к его губам.

– Погоди.

Он не сводит с меня глаз.

Я улыбаюсь, глядя на его губы, а потом в глаза.

– Я тебя тоже люблю, – говорю я тихо. Моя улыбка становится шире, а у него брови взлетают вверх. Я опускаю руку. – Просто подумала, что тебе нужно это услышать сейчас, когда у меня уже нет температуры.

А потом я позволяю Голоду меня поцеловать.

Глава 46

Через несколько часов мы оба уже снова сидим верхом на коне Голода.

Я до сих пор не могу прийти в себя после признания Жнеца. Я чувствую себя легче воздуха. Было ли до сих пор в моей жизни что-то, что делало меня такой счастливой?

Не говоря уже о том, что он меня исцелил.

Голод обнимает меня в седле, и его губы то и дело касаются моего виска, словно он пытается пропитать меня своим обожанием. Если честно, мне хочется этого еще и еще.

Не прошло и получаса с тех пор, как я с благодарностью распрощалась с хозяевами дома, которых – о, великая милость – Голод оставил в живых. И, судя по всему, остальную часть города тоже.

Мы вдвоем едем по улицам города, который, как я узнала, называется Таубате. Как и большинство других бразильских городов, этот приспособился к жизни после апокалипсиса. Многие старые небоскребы и высотные здания заброшены или полуразрушены (если не снесены полностью), а центр города, похоже, переместился туда, где когда-то была окраина.

Улицы тут заставлены киосками, где продается все на свете: от уличной еды до корзин, одеял, украшений, обуви, посуды и прочего. Есть рестораны, выходящие на улицы, и музыканты на углах.

Каким бы ни был когда-то Таубате, теперь он, очевидно, переродился во что-то новое.

Вокруг бродят люди, но, когда мы проезжаем мимо, они останавливаются, вытаращив глаза. Голода не спутаешь ни с кем, по нему сразу видно, что он всадник.