Голод

Когда мы оказываемся в самой густонаселенной части Таубате, Жнец останавливает коня и выхватывает косу из-за спины.

Я оглядываюсь на него через плечо.

– Почему мы остановились?

Голод усмехается.

– Сейчас увидишь.

– Что-то не хочется, – говорю я; кажется, я знаю, что будет дальше. То же самое, что всегда происходит в конце нашего пребывания в любом городе. И последнее, чего мне хочется, – видеть, как эти люди будут умирать. После всего, что они для меня сделали.

– Не смотри на меня так, – говорит Голод. – Будет весело.

Весело?

– Твое веселье – это выпотрошить кого-то живьем, – напоминаю я ему.

Он снова ухмыляется, в глазах у него мерцает какая-то искорка, и меня это совсем не успокаивает.

Жнец спрыгивает с коня и ударяет косой в землю, пугая и без того ошарашенных зевак. Хотя общеизвестно, что появление всадника – плохая новость, вокруг уже начали собираться люди.

Взгляд всадника скользит по растущей толпе.

– Если вы хотите, чтобы я пощадил ваш город…

– Погоди, мы что, остаемся здесь? – перебиваю я.

Он бросает на меня взгляд, в котором ясно читается: заткнись, пожалуйста.

Голод продолжает:

– Тогда вот мои условия: нам с женой…

– Эй, какая жена? – снова перебиваю я. – Погоди, это я, что ли?

На этот раз всадник даже не считает нужным прервать свою речь.

– …Нужен свободный дом, и я жду подношений. Много подношений. Сделайте это, и я не стану лишать вас жизни и средств к существованию.

Клянусь, наступает общее молчание. Потом люди разбегаются.

Что ж, обошлось.

– Жена? – повторяю я, поднимая брови. – Чего ты им тут наплел, пока я болела?

Он смотрит на меня откровенно плутовскими глазами.

– Это будет ложью, только если ты не захочешь сделать ее правдой.

Во-первых, с правдой и ложью не все так просто. А во-вторых…

– Это что… предложение? – Сердце у меня колотится сильнее, чем надо бы. – Потому что если это оно, – продолжаю я, – то я отвечу «нет».

Я думаю о Мартиме, о том, как он обещал жениться на мне, а потом нарушил свое обещание и разбил мне сердце.

Такое больше не повторится.

Услышав мои слова, Голод отстраняется.

– Нет?

– Мне нужно настоящее предложение, – продолжаю я, глядя на него. – С сексом. Кольцо необязательно. Униженно умолять на коленях – обязательно.

– Умолять? – Он издает недоверчивый смешок. – Я не собака, выпрашивающая объедки.

– Нет, сейчас ты собака, которой и объедков не светит. Я хочу секса, клятвы в вечной любви…

– Еще и клятвы в вечной любви?

– Само собой, – отвечаю я. К нам приближаются горожане.

Жнец раздражен.

– Ты мне уже и так лизал все, что можно, – говорю я, – так что тебе не привыкать.

Подходящий к нам пожилой мужчина слышит мои слова и, к моему огромному удовольствию, выглядит весьма шокированным.

– Это не было унижением.

Голод сжимает зубы.

– Не знаю, что тебя так напугало, – говорю я, оставляя без внимания его слова. – Ты держал меня, пока я справляла нужду, – напоминаю я. Куда уж хуже. – Может, тебе даже на сапоги попало.

Судя по тому, как дергается у Голода щека, я и правда опи2сала ему сапог.

Прежде чем он успевает ответить, пожилой мужчина и еще несколько горожан подходят ближе. Они несут одеяла, сальные свечи, кувшины с маслом, вином и молоком, глиняную посуду, драгоценности и корзины яиц.

– Выходи за меня, – говорит Голод, не обращая на них внимания и глядя только на меня.

У меня на миг перехватывает дыхание.

– Нет.

Он выглядит очень раздраженным. Меня это несказанно радует.

– Это еще не конец, – обещает он. Я искренне надеюсь, что нет.

______

До заката солнца Голод успевает не только собрать дары, которых хватило бы на небольшое королевство, но и найти для нас дом. Ему даже не приходится для этого никого убивать.

Женщина, которая жила здесь, умерла, а ее дети не смогли продать дом, как рассказала мне одна из горожанок, когда показывала мне до сих пор заколоченный особняк.

Я понимаю, почему никто не захотел его купить. Мало того, что он был построен еще до апокалипсиса – а, значит, полон вещей из прошлого, которые теперь в лучшем случае бесполезны, а в худшем – опасны, – но и с точки зрения практичности, кажется, требует слишком много труда.

Тут до сих пор стоит гараж, забитый ржавыми автомобилями, кухонная техника, вся в паутине и крысином помете, и раковины со кранами, из которых уже больше десяти лет не текла вода.

Хорошо хоть, туалеты современные.

Вокруг меня суетится полдюжины людей: подметают пол, снимают заплесневелое белье и лохматые шторы.

За ними стоит, скрестив на груди руки, Голод и со скучающим выражением лица слушает какую-то женщину.

Всадник, должно быть, чувствует мой взгляд и оглядывается.

Его глаза светлеют.

– Мой цветочек! Нравится тебе? – спрашивает он, обводя рукой комнату. Это не риторический вопрос – боже мой, Голод и правда смотрит на меня с надеждой, как будто его счастье зависит от моего ответа.

Я иду к нему через всю комнату.

– Ты и правда сумел добыть для нас самый лучший дом, – говорю я, хотя дом далеко не лучший.