Голод

Он завороженно смотрит на мои губы и, словно не в силах сдержаться, улыбается в ответ.

Я беру его лицо в ладони и смотрю на него, пока он трудится надо мной. Его волосы зажаты в моих пальцах, его пот уже смешался с моим, и среди всего этого я чувствую с ним глубокую связь.

– Я люблю тебя, – говорю я. Я ничего не могу с собой поделать. И мне нужно, чтобы он слышал это снова и снова, пока окончательно не перестанет ненавидеть себя. Но и тогда я все равно буду это говорить, потому что произносить эти слова – все равно что купаться в солнечном свете.

Жнец делает паузу, и я издаю печальный, разочарованный стон.

Он ухмыляется.

– Какая ты нетерпеливая

Я слышу треск плитки. Пол под нами начинает шевелиться, и я чувствую прикосновение растения. Оно трогает меня за волосы, а тем временем новые плитки вокруг нас трескаются, поднимаются и расходятся в стороны, когда сквозь них пробиваются новые побеги.

И это то, что я люблю в Голоде, пожалуй, больше всего. Он никогда не будет человеком и всегда будет делать странные, нечеловеческие вещи – например, выращивать растения, не выходя из меня.

Всадник склоняется и целует меня, а вокруг нас растут новые и новые кусты. Поцелуй становится глубже, и я вся поглощена ощущением Голода во мне, надо мной, вокруг меня и…

Внезапно приходит кульминация. Я кричу прямо в рот Жнеца, прижимая его к себе все крепче, пока длится оргазм.

Он ласкает меня глубже и глубже, быстрее и быстрее, его яйца шлепают по мне, и наконец я чувствую, что его член становится толще.

Голод стонет, не отрываясь от моих губ, и входит в меня.

Наконец, его толчки замедляются и становятся мягче. На мгновение Всадник прижимается ко мне, голова к голове, прерывисто дыша. Я чувствую, что он хочет сказать что-нибудь о том, как я великолепна в сексе (потому что будем смотреть правде в глаза: моя киска – настоящая убийца), но, кажется, пока не до конца доверяет себе.

Вместо этого он говорит:

– Я люблю тебя.

И это гораздо, гораздо лучше.

Он выскальзывает и притягивает меня к себе. Только теперь я могу как следует осмотреться вокруг. Меня окружают заросли цветущих растений. Прямо у меня на глазах оживает еще один яркий цветок.

Конец нашей гостиной.

Я замечаю знакомый цветок – ту самую пепельную розу, которую Голод когда-то вырастил для меня.

– Она такая… – Я ищу подходящие слова. – Странная и прекрасная.

– Это твой цветок.

Голод крепче прижимает меня к себе.

– У меня теперь есть собственный цветок? – спрашиваю я, приподнимая брови.

Голод проводит пальцем по моим губам.

– Если я не могу никого вырастить внутри тебя, придется растить что-то вокруг.

– Это должно мне польстить? – говорю я. – Вообще-то, звучит пипец как жутко.

– Я рад, что ты еще не совсем забыла, какой я жуткий.

Я хватаю лавандовую розу и тяну к себе. После некоторого сопротивления она отрывается.

Голод неодобрительно хмыкает.

– Человек и есть человек. Зря только портишь хорошее растение.

– Давно ли ты сам так делал.

Я поворачиваюсь к всаднику и тут же вижу искорки веселья в его глазах.

Смех срывается с его губ, и он щиплет меня за задницу.

– Кажется, доставать тебя станет моим новым хобби.

Голод наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Я целую его в ответ, а потом закладываю бледно-фиолетовый цветок ему за ухо. Отстраняюсь и любуюсь красотой всадника.

Он все это время наблюдает за мной.

– С тобой я чувствую вещи совершенно иначе, – признается он. – Я прожил целую вечность, но с тобой снова чувствую себя молодым.

– Это хорошо?

Я никогда не могу понять, что Голод считает комплиментом.

– А ты как думаешь?

Не знаю. Может быть.

Но я же дура набитая, откуда мне знать?

Одно я знаю точно: до сих пор всадник все свое время на Земле только и делал, что упивался жестокостью, но есть еще столько других впечатлений, которых он жаждет.

И, наверное, прежде всего – любовь.

Глава 48

В ту ночь я долго стою и смотрю на кровать в нашей спальне в мягком свете ламп.

Наша спальня.

Это так странно.

– На ней шипы не вырастут, – говорит Голод у меня за спиной, отчего я вздрагиваю. Я и не слышала, как он подошел. – Если только это не твой фетиш. А то, если хочешь, я могу.

Я смеюсь и снова умолкаю.

Кровати – одна из тех обыденных вещей, которые большинство людей принимают как должное. Однако для меня это что-то вроде движущейся мишени. Я в них и спала, и трахалась, и подвергалась избиениям и нападениям, и чего только ни делала. Для меня кровать – своего рода поле битвы.

Но, глядя на эту кровать с мягкими простынями, я открываю для себя новую реальность. Мир меняется не только для Голода.

– Ты правда будешь спать прямо здесь. Со мной, – говорю я, кивая на матрас.

Я чувствую на себе взгляд всадника.

– Можем и не спать.

У меня снова вырывается смех. Я даже не могу сказать, что чувствую в этот момент. Тут и надежда, и страх, и тревожное волнение.

– А, так ты здесь собираешься ползать на коленях? – спрашиваю я. Клятва уже была, секс был. Остается только умолять меня на коленях – то есть делать настоящее предложение.