Голос моря

Она промолчала, не находя слов.

– А на кого ты выучилась?

– На бакалавра морских наук.

– И что это значит?

– Что я могу провести судно домой.

– Ты?

– Да, я.

– Ого!

Тишина.

Все собравшиеся смотрели на Аяану.

Тогда она начала расспрашивать о старых знакомых. Некоторые умерли. Другие уехали с острова в Момбасу, или Найроби, или Оман, или Занзибар, или Дубай. Затем посыпались рассказы о глупых, глухих, слепых, невежественных чиновниках и их махинациях, о затянувшейся борьбе с терроризмом, которая теперь коснулась и их страны. Казни, убийства, пятничные облавы в Момбасе. Пастухи вырезали целые стада овец, чтобы насытить неуемный голод незнакомцев. Да, кто-то из молодежи действительно подался в «Аль-Каиду» и другие группировки, представляя, что попадут в рай.

Тишина.

Бесформенный и бесплодный гнев. Затем рассказы продолжились, но уже понизив голос. Аяана узнала о предательствах, смертях и страданиях. О жизнях и чужой войне. По спине пробежал холодок, когда прозвучала новость о возможном закрытии вечного канала Мканда, о новой бухте, построенной на средства Китая, чтобы проложить нефтепровод в обход Ламу, где планировали возвести угольный завод, превратив остров в черный, лишенный растительности клочок суши. Все это благодаря китайским партнерам. Аяана вспомнила свое впечатление о стране, где гостила, как о пауке, раскинувшем сети по миру.

– Ты сможешь обратиться к ним от нашего имени?

Девушка склонила голову и села на пол.

Огромные тени зашевелились на стене: очертания голодного, жадного мира, который, как казалось, остался позади. Призрак раскрывал гнилой рот, желая поглотить потенциал Пате. Газ. Нефть. Уголь. Море.

– Ты сможешь обратиться к ним от нашего имени?

Когда вопрос прозвучал вновь, Аяана подняла взгляд на собравшихся. Что она могла им сказать? На каком языке? В воздухе витали знакомые запахи керосина и жареных махамри. В чайнике булькала вода. Колыхалось красное пламя. Вдали шумело море. Жители Пате смотрели на вернувшуюся дочь Муниры, и в их глазах отражались вера, гостеприимство, остатки рожденных солеными водами мечтаний. Если эти люди разбредутся по разным уголкам мира, поймут ли где-то еще эту преданность морю? Аяана отвела взгляд, сморгнув слезы, но ничего не сказала о марширующих сюда страшных силах, а отогнала невеселые мысли и выпрямилась. На Пате всегда находился иной способ выхода из ситуаций, верно?

– Ты сможешь обратиться к ним от нашего имени?

– Я попытаюсь.

И они сменили тему, заговорив увереннее. Последовали неиссякаемые жалобы на Ламу. Обсуждение серий мыльной оперы, которую показывали уже давно, но хотелось воскресить в памяти. Потому что здесь, на Пате, воспоминания являлись вечным и уважаемым источником развлечения, обучения, привития цивилизованных взглядов – своеобразным эталоном моды в здешних местах. Сожаления о жестоком течении времени, сожаления о вероломстве Ламу.

Затем опять воцарилось молчание, которое призраки используют, чтобы утвердить свое присутствие среди собравшихся. Снаружи ветер журчал, подобно ручью. Утихла перекличка птиц, и наконец стало слышно шум родного моря.

Аяана вытерла беззвучные слезы. Но на этот раз она плакала не одна, а вместе со всем островом, который свернулся вокруг нее, угнездился в сердце, возвращая чувство сопричастности, принадлежности к этому месту. Смех ребенка. Разделенный хлеб. Что станет с ними? Тихий шепот ветра. Девушка прислушалась и вспомнила, что на Пате и раньше являлись злонамеренные силы, однако остров всегда справлялся с нашествием жаждущих крови и богатств.

Почти наступило утро следующего дня, когда ушел последний из тех, кто хотел поприветствовать Аяану. Затем она вновь погрузилась в привычное одиночество среди гулявших по острову извечных призраков. Им можно было противопоставить густонаселенные районы Китая. Однако все попытки дотянуться до них сквозь облака оканчивались безуспешно: воззвания звучали на мандаринском.

Поняв это, Аяана встала и пошла в свою старую спальню – маленькую, скромно обставленную, почти пустую по стандартам Китая комнату – и остановилась перед письменным столом, глядя на лежавшие там предметы: книгу стихов Рабиа, последнюю из нарисованных на Пате каллиграфий басмалы, жемчужину от Сулеймана, пластиковую уточку с пляжа, выцветшие фотографии Муниры и Мухиддина. Прикоснулась к снимкам. Увидела записку, написанную для нее наставником давным-давно. Торопливым почерком бумагу заполняло обещание: «Абира, я уехал, чтобы найти Зирьяба, но обязательно вернусь. Будь храброй. Защищай маму. Не забрасывай учебу. Твой настоящий отец, Мухиддин».

Последние слова пронзили Аяану, словно нож под ребра, заставив задохнуться. Она разрыдалась.

После Аяана спала обнаженной, хотя никогда бы так раньше не сделала, и прислушивалась к шепоту моря, чувствуя искушение побежать к нему немедленно. Прислушивалась к скрипам дома совсем в других местах, не тех, что она помнила. И ждала. Затем она закрыла опухшие от слез глаза и погрузилась в сон, а пробудилась лишь вечером следующего дня.

94