Беззубый и почти слепой из-за катаракты старик долго слушал Аяану. Она не прекращала изливать душу до самого полудня, прерываясь иногда лишь на рыдания. Она рассказала всё, включая злоключения с Кораем.
Абази плакал вместе с девушкой. Затем он вытер ее слезы морщинистыми сухими пальцами и попытался подвести итог:
– Значит, тебе предложили дар падения и поражения. Ты столкнулась с загадкой человеческих безжалостности и бессилия. – Его глаза засияли, и старик добавил: – Используй этот опыт с умом.
Аяана только посмотрела на него, не в состоянии выдавить ни звука. А потом из своего кладезя слов извлекла несколько: «желание», «устремление», «томление», «ожидание» – рельеф жизни.
Под вечер Аяана жевала дамасские розы, набив маленькими лепестками рот, и знала, что язык царапали шипы шероховатости жизни. С пальцев капала вода. На плите булькал отвар листьев нима. Он избавлял от сорока недугов. Девушка попробовала горькую жидкость, основной вкус существования, который смешался во рту со сладостью роз, затем предложила один из лепестков Абире и наблюдала за выражением личика той, пока ароматная эссенция окутывала девочку.
День спустя, во время отлива, обе сестры сидели в мангровых зарослях и рассматривали прибывавших на остров путников, выдумывая о них разные истории.
– Наш папа тоже вернется на одной из этих лодок? – спросила Абира Аяану.
Она застыла, словно время пошло вспять, превращая ее снова в ребенка, а затем медленно произнесла:
– Судно нашего отца гораздо больше, а море, по которому он путешествует, тянется над небом, и ему нужно поймать две звезды – для тебя и меня, – прежде чем возвращаться домой.
Абира впитала ответ как губка и задала новый вопрос:
– Ты моя Аяана?
– Навсегда, навечно, – прерывающимся голосом отозвалась Аяана и обняла сестренку, одновременно улыбаясь и плача.
Еще чуть позже, когда начался прилив, а море прогрелось, они обе плавали и резвились в воде, не заботясь о том, кто мог их увидеть.
Аяана решила, что вскоре нужно будет познакомить Абиру с Болливудом. Сегодня же им хватало наблюдения за бескрайним небом. Они смотрели на звезды и пытались определить, какую из них привезет любимый отец.
Лев прячет когти, когда охотится
Целую вечность тому назад – хотя имеет ли время сейчас значение? – трое незнакомцев в черном выскочили из волн и схватили Зирьяба Раамиса, оторвав его от дома, семьи и жены – парящей в вышине Хумы. Заломили ему руки, связали, набросили на голову мешок и швырнули на дно лодки, которая пристала к острову Диего-Гарсия. Там пленника пересадили куда-то еще и отправили в длительное и полное лишений путешествие. Когда несколько недель спустя он получил возможность осмотреться, то понял, что оказался в душевой кабинке концлагеря на чужой земле в безымянном заливе, среди таких же голых, избитых и изнуренных заключенных.
Бесцеремонные надзиратели вытащили Зирьяба из-под холодной воды, бросили ему оранжевую робу, ставшую единственным облачением на бессчетные годы, позубоскалили над ужасным состоянием пленника, которого одолевали надсадный кашель и понос, после чего избили, дали вместо имени номер и насильно впихнули в горло трубку для введения питания, пока несчастный не начал задыхаться, отчаянно надеясь умереть. Но уже на самом пороге обморока ему явилась парящая в вышине Хума, а из теней донесся шепот – единственная нота, успокаивающий звук, похожий на идеально ровное сердцебиение жены. Это видение, этот шепот дали Зирьябу сил открыть глаза и вернуться к жизни. Однажды ночью, когда он снова оказался при смерти, с вытекающими из души последними соками, появился отец, Мухиддин, и обнял сына. Они поговорили. Наутро же узник проснулся с успокоенным сердцем и услышал пение морских птиц, представил, как их крылья касаются его лица. И улыбнулся – впервые за долгое время в этом кошмарном месте.
Два слова, служившие прибежищем в этот темный период:
– Вы хотите меня убить, – хрипло высказал пленник очевидный факт.
Голос сорвался от бесплодной ярости и длительного молчания. Зирьяб стоял, как одинокий остров среди потока, не сразу осознав, что поток – это люди.
– Можешь идти.
Узник пошатнулся, словно от удара, и стал ждать, когда на свет явится правда – ужасная смерть. Пока же оплакивал свою жизнь. На землю упала слеза.
– Наше расследование завершено. Ты свободен.
– Что?
– Ты свободен.
Зирьяб хватал ртом воздух, непонимающе таращась на массивную тушу сопровождающего, на его растрепанную рыжую бороду и зеркальные темные очки. Затем осмелился поднять на него глаза, не позволяя себе пока надеяться, и увидел в стеклах двойное отражение, но не узнал в том мужчине себя.