Голос моря

Ночь в пустыне опаляла и иссушала не меньше, чем день. Зирьяб наслаждался зноем и неподвижным, густым воздухом, который едва проникал в легкие. Пот, выступавший на поверхности сердца, очищал его во время странствия через потрескавшиеся земли. Следующим пунктом назначения стал Оман. Бывший пленник брел к порту Хасаба, но, пересекая Бахлу, был вынужден сделать привал и купить еду – мясо и рис со специями. Мясо не удержалось в желудке, так как вызвало в памяти медленное гниение человеческих тел в тюрьме.

Как же в заключении не хватало вида ночного неба и звезд! Зирьяб жаждал еще хоть один раз взглянуть на них. Поэтому сейчас распростерся на земле и посмотрел вверх, но ничего не сумел различить из-за слез, застилавших глаза, и плача призраков в глубинах сердца.

Зирьяб не позволял себе думать об иной цели, кроме возвращения к жене. Теперь он боялся замкнутых пространств. Никогда не хотел больше в жизни видеть представителей европеоидной расы. И под страхом смертной казни не сел бы больше на самолет. Поэтому оставалось найти корабль, чтобы отправиться на Пате. Капитан Абуд Хемис, уроженец Момбасы 1964 года, взял пассажира и вышел в море. Зирьяб вновь настроился на голос родного океана, лейтмотивом которого звучало пение жены, призывающее вернуться домой.

100

Hakuna bahari, isiyo na mawimbi.

Не бывает моря без волн

Девятью месяцами ранее, когда в январе стрекозы засобирались в обратный путь, напоминавший ходячий труп мужчина появился, как призрак, на родном острове, с которого был изгнан. Вернулся обрести убежище только для того, чтобы быть похищенным. Теперь, под конец октября 2016 года, этот человек в свитере Муниры цвета фуксии шел в проточной воде среди крошечных С-образных куколок стрекоз. Теплые волны плескались вокруг ног.

Зирьяб глубоко вдохнул и закрыл глаза, чтобы лучше слышать басовитое гудение тоски, которое привело его домой. На Пате он воскликнул, обращаясь к отцу, к предателю: «Почему?»

Так прошло несколько месяцев.

Родные места.

Однако сердце так и не успокоилось, не обрело пристанища, не осознало, что требуется выучить новый язык для отражения новой жизни. Все изменилось. Все осталось по-прежнему. Голубая вспышка. Щурка-пчелоедка. Глаза невольно сосредоточились на взмахе крыльев птицы. Ее красота отвлекла от воспоминаний об отвратительных выкриках национального гимна. Все осталось по-прежнему. Все изменилось. Зирьяб вздрогнул, потому что в шепоте ветра ему вновь почудились крики ужаса, которые он так стремился обогнать, когда скрылся здесь.

Все изменилось. Теперь у него есть дочь.

«Сестра», – поправил он сам себя.

Абира уже сообщила, что Аяана приходится сестрой только ей, а не ему.

Новые раны от беспросветной тьмы боролись с переменчивыми эмоциями, с утратой иллюзий: ребенок его отца и жены.

Зирьяб усилием воли разжал стиснутые кулаки.

Он и в самом деле погиб.

Смерть наполнила опустевшие уголки существования другими вещами. Жизнь продолжилась без него.

Зирьяб мог прочитать историю своего отсутствия в глазах собеседников, в привычках жены, парящей в вышине Хумы, которая по-прежнему отводила взгляд с чувством вины и с вызовом, как любой предатель веры. Мунира не дождалась мужа, не доказала всему миру, что любовь неизменна.

– Прости меня, – таковы были ее первые слова при встрече. – Когда ты исчез, мы тоже умерли. – А потом добавила: – И теперь уже стали другими, тебе и самому это видно. – Она повторила: – Прости меня.

После двухдневного молчания Зирьяб заговорил и сказал Мунире, что лишь воспоминания о ней сохранили ему рассудок, а затем спросил:

– Почему именно он?

– Он любит то, что знает, – после напряженной паузы вздохнула Мунира.

– А я разве нет? – Зирьяб схватил ее за руку.

– Ты любишь то, чего не знаешь, – покачала головой собеседница.

– Разве это так плохо? – воскликнул он.

– Нет, – прошептала Мунира. – Но я – это и то и другое.

Худхаифа помахал Зирьябу с берега, но поспешил удалиться, ясно дав понять, что не желает разговаривать. Многие жители острова с настороженностью относились к восставшему во плоти призраку. Большинство опасались оставаться с ним наедине, подспудно ожидая, что давно пропавший сын Мухиддина превратился в джинна. Он улыбался, глядя на реакцию соплеменников, так как и сам не был уверен, что они ошибаются.

Аяана постоянно следила за Зирьябом, хотя и не спешила задавать вопросы из-за чужого выражения его лица, словно он не являлся собой в полной мере. После возвращения мужчина посвятил время наблюдению за птицами: воронами, голубями.

Однажды Аяана вышла на веранду, где он обосновался, и спросила:

– Там было очень плохо?

Зирьяб кивнул, еще не привыкнув снова выражать эмоции с помощью слов, а про себя подумал: «Это никогда не заживающая рана, которая источает нестерпимое зловоние людского зла».

Слезы потекли по щекам помимо воли.

Какое-то время они вдвоем смотрели на окружающий мир в тишине. Затем Зирьяб сказал: