Голос моря

– Свободен, – повторил громила, швырнул заключенному черный рюкзак без каких-либо ярлыков или надписей и невозмутимо добавил: – Там все, что может понадобиться.

Позднее Зирьяб проверил содержимое и обнаружил новый паспорт Йемена, пачку наличных в двух валютах, хотя не стал пересчитывать деньги, а также джинсы, дешевые кроссовки, рубашку и неношеный костюм.

Кто-то хлопнул Зирьяба по плечу и произнес с ужасным акцентом:

– Ас-саляму алейкум.

Мужчина замер, сосредоточив внимание на покалывании, которое наполнило тело и душу иглами, а когда посмел открыть глаза, то вскрикнул бы от увиденного, если бы не пропал голос: вокруг по делам спешили люди. Они переходили улицы, в воздух взмывали самолеты. Зрелище из прошлой жизни. Сам же Зирьяб стоял без оков посреди толпы. Он медленно обернулся и оказался лицом к лицу с пожилой женщиной в ярко-синем хиджабе. На покрытом морщинами лице глаза блестели беспокойством.

– Jaddah-ti? – пробормотал он.

Бабушка.

– Nem, aliabn? – откликнулась она: мягкий голос, материнский взгляд.

Сынок.

Зирьяб подавил рыдание и сумел выговорить:

– Shukraan.

Женщина казалась реальной, не видением. На ее беззубом морщинистом лице читались радость и любопытство.

– Min aynanta? – «Откуда ты?»

«Haawiyah», – мог бы ответить Зирьяб, но тогда пришлось бы объяснять незнакомке детали рельефа ада, поэтому он предпочел спросить:

– Ayn ‘ana? – «Где я?»

– Негодник, зачем дразнишь мамочку? – хихикнула старушка, погрозила пальцем и поковыляла прочь, не переставая посмеиваться.

Этот звук чужого веселья отдавался в голове Зирьяба, пока не окутал сердце, где и свернулся в ожидании реакции.

Он решил отойти в сторону и медленно зашагал, переставляя одну ногу за другой и заваливаясь влево, потому что именно на этом боку предпочитал спать в своей металлической кровати. Каждую секунду освобожденный пленник ожидал получить пулю, так что невольно прижимал к груди рюкзак, будто тот был способен защитить от выстрела. Только пройдя множество перекрестков, примерно спустя час, Зирьяб осмелился поднять взгляд и посмотреть на вывески и указатели. Они сообщали, что вокруг действительно находится город-сад Эль-Айн.

Мужчина шагал, не останавливаясь и неся с собой то, что знал: ложь, уродство и ненависть; как превратить добро во зло; человеческую уязвимость перед властью; что лишь немногие могут сопротивляться соблазну сыграть со смертью на жизнь другого; как существовать под ежедневной угрозой ужасной гибели. Он шагал и нес в себе свежие воспоминания о пытках с лишением сна, еды, воды, понимая, что неуверенность являлась оружием для внушения всеобщего страха. А еще нес на себе следы повязки на глаза, которую не снимали неделями. Невидимое уродство – причина человеческой жестокости. Каждый шаг вел обратно в бездну ярких огней, громкого шума и отвратительных завываний так называемых певцов.

Чтобы выжить, Зирьяб отказался от времени. Чтобы выжить, он отбросил необходимость знать, день стоит или ночь, и нашел убежище в воспоминаниях. Там, во время заключения в одиночной камере, он вновь услышал наставление учителя, обращенное к их классу по литературе: «Роль актера заключается в отражении действительности». Там и тогда Зирьяб отыскал роль для себя и взял в качестве нового имени прозвище Кабш Альфида.

Козел отпущения, исполненный на бис Зирьябом Раамисом.

Тогда он сделал это насмешкой над собой. Однако выбранная роль позволила также научиться жалеть своих мучителей и читать постепенное отмирание души в их глазах. Позволила пустым взглядом скользить по лицам истязателей, которые привязывали беспомощного узника к стулу, чтобы принудительно кормить, бить или пытать водой. Они забыли, что ощущать можно по-разному: носом, ушами, кожей и сердцем.

Однако иногда случалось, что бескрайний океан ужаса выходил из берегов и затоплял Зирьяба. В такие периоды он желал умереть, однако это было бы неправильно, потому что тогда мучители, охваченные злобным восторгом, получили бы свое и понесли бы эту пагубную одержимость в лоно собственных семей.

Зирьяб шагал по улицам и вспоминал, как сумел спрятать свое сердце, кусочек за кусочком: один – в тишине, другой – в груди парящей в вышине Хумы, третий – среди призраков родных, которых потерял при взрыве. Четвертый же кусочек бросил Богу, оставившему его.

Зирьяб путешествовал по Абу-Даби, следуя за шепотом в голове:

Под конец реки
волк-звезда рассечет стадо овец Альгениб.
Феникс танцует
в сердцевине кобылицы.
Сияющая точка вонзится
в последователей Альдебарана.