Голос моря

– Простым мужчиной, – повторил Лай Цзинь.

Желание протянуло свои щупальца, путая мысли.

– И долго ты уже находишься в Кении? – запинаясь, спросила девушка.

– Сто восемнадцать дней.

– Что? – выдохнула она.

– Пытался узнать страну, в которую приехал.

Аяана отвернулась и уставилась на бушующее море, чтобы скрыть вспыхнувшие эмоции. Сто восемнадцать дней? Ее голос дрожал, когда она поспешила заполнить тишину.

– Вазы очень красивые, – взмах руки на нишу в стене. – Спасибо, что починил их. – Девушка осеклась, не в состоянии до конца поверить в присутствие Лай Цзиня здесь, в доме матери. Казалось, все происходящее является сном. Возможно, это видение навеяли шторм и воспоминания о неожиданной и выбивающей из колеи близости. – Что, если мне сейчас требуется только плечо, на которое можно опереться? Брат? – попыталась протестовать Аяана.

– Сокровище, которое ты оставила мне… – проговорил Лай Цзинь после длинной паузы, во время которой старался отсортировать мысли. На лице выступил легкий румянец. Сначала обезоружить. Когда Аяана подняла вопросительный взгляд, пояснил: – Молитва… Я ношу ее с собой. Здесь. – Он приподнял браслет. В бытность капитаном открытое море казалось менее опасным, хотя во все стороны простиралась неисследованная гладь. Сейчас же предстояло войти в неизведанные воды. – Что до твоего вопроса… – гамбит, – name wo shi ni di gege – «тогда считай меня своим старшим братом».

На мысе стояли двое и смотрели на волны, бившиеся о скалу с непривычной яростью, словно получили от высших сил выговор за леность. Голос моря, решительный, окончательный, звучал громко, объявляя о приближении шторма. Лунный свет лился на воду. Любопытное существо – кажется, коза – бродило в поисках пищи неподалеку.

Аяана придвигалась все ближе и ближе к Лай Цзиню, пока их тела не соприкоснулись. Едва-едва. Краем глаза мужчина следил за спутницей, пытаясь заново прочитать на ее лице знаки, теперь на родной земле, возле родного моря, и искал подходящие слова, чтобы завершить картину.

На причале Ламу, перед лицом грозового, фиолетово-серебряного океана, мужчину внезапно накрыло странное ощущение, что время и весь остальной мир перестали существовать. На фоне разрушенной инфраструктуры и соблазнительного запустения проступили силуэты другого прошлого и будущего, над которыми нависали призраки настоящего. Они касались кожи, отчего волосы на затылке встали дыбом. Спустя пятнадцать минут после прибытия, когда Лай Цзинь шагал по древним тропам к своему обиталищу, он заметил одинокую ворону на куполообразной традиционно китайской гробнице, подсвеченную лучами встречного солнца, и именно тогда понял, что память тоже имеет значение.

А потом увидел Аяану.

Чувство неизбежности ударило, будто ножом: осознание, что путешествие закончилось. Внизу волны разбивались о скалы. Лай Цзинь медленно выдохнул. Аяана изучала его украдкой, бросая взгляды из-под опущенных ресниц, словно пробуя на вкус.

– У меня уже был мужчина. По имени Корай. Его семья распланировала для меня все будущее в Турции, поглотив мои мечты безграничностью своих. Почти как Китай поступает с Кенией… представляя нашу страну без слонов и львов. Без нас. – Она посмотрела на Лай Цзиня в ожидании его реакции, а когда он взял ее за руку, то опустила голову ему на плечо и прошептала: – Надолго ты приехал? – Не получив ответа, вздохнула: – Как там маяк?

– Превратился в пыль.

Тишина.

– Идем. – Аяана развернулась и схватила спутника за руку. – Я представлю тебя маме… дорогой братец.

Лай Цзинь помедлил, колеблясь, заметив вызов в глазах девушки, но решил подыграть.

– Ма-е, из Китая приехал мой брат, – сообщила Аяана, открывая дверь, затем ухмыльнулась и уточнила у мужчины: – Видишь ту малышку? Правда, похожа на меня? И возраст подходящий, чтобы быть дочерью. – Когда на пороге появилась мать и посмотрела на пару смеющимися глазами, представила спутника: – Это Лай Цзинь. Он капитан корабля. А еще гончар.

Лай Цзинь снял две комнаты над магазином Худхаифы, но уже через две недели переехал в дом отсутствующего владельца из Омана за символические пятьдесят долларов в месяц. Мвалиму Джума помог заключить сделку с условием, что жилец будет делать ремонт и обслуживать помещение по мере необходимости весь неограниченный срок своего пребывания.

108

Пате постепенно проник в сердце Лай Цзиня. Во время следующего сезона он сидел с Мвалиму Джума, который согласился наставлять иноземца и отвечать на его вопросы об острове, заведенных здесь обычаях, о местных призраках и тенях. Учитель поинтересовался, знает ли Лай Цзинь, чего хочет от жизни. Тот сообщил, что является пилигримом. Их беседа растянулась надолго и не остановилась даже после прибытия к пункту назначения, перейдя к вере. Бывший капитан признался, что не понимает ее смысла. На небе собрались тучи, закапал дождь. Мужчины укрылись в небольшом кафе и стали слушать перестук струй ливня по земле.