Голос моря

Аяана не сводила восторженного взгляда с подарка. Выражение на ее личике заставило Мухиддина рассмеяться.

По пути обратно девочка нарезала круги, металась то влево, то вправо, стараясь идти туда, куда указывала стрелка. Затем остановилась и спросила спутника:

– А лодки, на которых ты работал, никогда не тонули?

– Лодки, на которых я работал, не опрокидывались, – фыркнул Мухиддин, погладив котенка, ехавшего у него на плече.

– А что значит «опрокидывались»?

– Переворачивались, тонули.

Слово пополнило копилку Аяаны.

Они медленно шли в сторону дома. Оранжевый вечер бросал тени и свет на их лица, на воду.

– Это Мехди построил твою лодку? – поинтересовалась неугомонная девочка.

– Нет.

– Кто-то другой построил твою лодку?

– Да.

– Даже я могу построить лодку?

– Если захочешь.

Откуда-то издалека донесся женский голос, пролетев на вечернем ветру над волнами:

– Аяа-а-а-ана!

До того как Мухиддин успел хоть что-то сказать, его маленькая спутница унеслась, подобно зебре, на которую охотился лев, в направлении, откуда раздавался материнский зов.

Обеспокоенная мать заговорила сразу, как заслышала торопливые шаги:

– Ты опоздала. И в каком ты виде? Что случилось с твоей школьной формой? Кто будет ее стирать? Как будто деньги для покупки мыла растут на деревьях. Сейчас же отправляйся умываться! – Мунира вздохнула. – У меня тоже сегодня выдался нелегкий день. Одна клиентка – ну что за капризная особа. Подавай ей, видите ли, синго, словно она вечная невеста, представляешь? Аяана, ты меня слышала? Бегом переодеваться! Рыба уже на огне. И смешай мне хну. Да поменьше лайма в этот раз! Сколько еще можно повторять? Жасминовая вода оказалась замутненной, коричневой. Наверняка та женщина добавила туда что-то, когда я вышла. – Она снова вздохнула. – Быстрее, лулу, приводи себя в порядок, нам нужно еще успеть собрать иланг-иланг до захода солнца. Аяана, ты меня слушаешь или я к стене обращаюсь?

11

Абира. Поток негаданного озарения, пролившийся в беспросветное существование. Сам о том не подозревая, Мухиддин стал ожидать ежеутреннего появления на пороге девочки. Иногда ее опережал почти белый котенок, который непрерывно мурлыкал. Он уже знал: если поскрестись в дверь, то его впустят. Однажды ночью хозяина дома одолел приступ смеха, похожий на грохот старого грузовика. Голос набирал силу от собственного звучания. Мухиддин хохотал так, как никогда в жизни, запрокинув голову назад и положив руку на занывшую диафрагму. Причиной же веселья послужили слова ученицы, причем он даже не мог вспомнить, что именно она сказала, осталось лишь ощущение. Он смеялся до тех пор, пока по щекам не потекли слезы, намочив подушку. И в ту бессонную, радостную ночь Мухиддин осознал, насколько недооценивал силу любви, ее неминуемость и настойчивость, так напоминавшие другую эмоцию – страх.

12

За многие годы Мунира до совершенства отточила мастерство, с каким игнорировала перешептывания и оскорбления, а потому не обращала внимания на обсуждения природы отношений между Аяаной и Мухиддином больше трех месяцев, пока в одну пятницу после вознесения молитвы и утомительной перепалки с двумя неблагодарными клиентами, которые торговались до хрипоты, не наткнулась на учителя дочери, Мвалиму Джума Хамида. Приближался конец семестра, поэтому Мунира решила спросить, не готов ли уже табель с отметками Аяаны, но когда приблизилась к представителю школы, тот как раз интересовался у торговца тканями и увлеченного читателя Худхаифа Ширази, не знает ли тот, куда перевели невоспитанную девчонку, дочь кидонды.

Мунира застыла как вкопанная, почувствовав, как от страха сжалось сердце.

Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, прислушиваясь к их разговору.

– Одна! – продолжил Мвалиму. – На прошлой неделе это никчемное создание слонялось без дела по судостроительной верфи. Одна, повторюсь. Вопиющее безобразие! А этим утром я видел, как девчонка ползала по пляжу, подобно слизняку, пока этот еретик Млинготи, как обычно небритый и полуодетый, нависал над ней. Как по мне, сцена выглядела вульгарно. Непристойно. Вот мое мнение.

Худхаифа покачал головой, отчего солнце отразилось от его идеально черной кожи, и неодобрительно фыркнул. Мвалиму Джума пригладил седеющие волосы и продолжил:

– Деньги ведут к страданиям, так я всегда говорил. Быть бедной – не грех, но торговать собственным ребенком… – Он выразительно приподнял брови и закатил глаза, изображая печаль.

Худхаифа обожал пикантные истории вне зависимости от того, были они правдивы или нет. Он заметил Муниру и помахал ей.

– А вот и мама Аяаны. Мвалиму как раз спрашивал, с какой целью ты забрала дочь из школы… – Торговец замолчал, потому что собеседницы уже и след простыл, затем смерил взглядом свои слегка смоченные в хне края ногтей на толстых пальцах, сжимавших перевод «Венецианского купца», который читал, и сказал: – Кого-то ждут большие проблемы.

Они переглянулись с Мвалиму Джума и злорадно усмехнулись.