Голос моря

– Моя дочь верит. – Мунира протянула руку и дотронулась до правого колена Мухиддина, подняла на него глаза, в которых стояли слезы. – Я не могу дать ей все, чего хотела бы, но могу предложить мечту о всемогущем всеблагом существе.

Между ним и гостьей повис запах жасмина. Мухиддин коротко кивнул.

– Спасибо, – выдохнула Мунира и снова устроилась на стуле.

Время шло. Аяана рисовала. Ее мать разглядывала полки с книгами. Хозяин дома наблюдал за женщиной. Наконец она нарушила молчание:

– Я слышала, что ты объехал весь мир.

– Не весь. Просто основную его часть.

– Когда я была маленькой, то тоже мечтала путешествовать. Хотела останавливаться по неделе в каждой стране. – Мунира покраснела и смущенно спросила, подаваясь вперед: – Каково это?

– Люди везде люди, – ответил Мухиддин, пораженный странностью этой ночи и жадным любопытством в глазах отверженной, проклятой всеми женщины.

– Уже поздно. – Она отвела взгляд и принялась поправлять головной убор. – Прости нас. Я просто не могла больше позволить дочери горевать. – Мухиддин подавил усмешку. Хорошо. Неуверенная улыбка смягчила черты Муниры. – Раз Аяана одержима желанием видеть в тебе святого, точно упрямый верблюд, а ты решил связать свою судьбу с нашей, – она вновь подчеркнула это слово и выгнула бровь, – то не следует ли отмыть эту пыльную холостяцкую берлогу?

Мухиддин осмотрелся по сторонам со взыгравшим чувством собственника. Это была его пыль! Затем кинул на Муниру ледяной взгляд, разом охладив ее рвение. Существовали границы, которые не стоило переходить. Астме Аяаны придется потерпеть. Что ж, пусть с этим разбирается хозяин дома.

13

Однако через двенадцать дней все мыслимые границы были нарушены. На рассвете раздался душераздирающий рев, какой испокон веков издавали несчастные существа. Двери по всему острову захлопали, открываясь настежь, а обитатели домов выскакивали наружу и спешили в сторону источника шума, где и застывали без движения. Мать в развевающемся кремовом халате, с растрепанными волосами и босыми ногами, прилетела к месту преступления и склонилась над хрупкой фигуркой дочери, которая прижимала к себе маленький трупик с разбитым черепом и обвисшим хвостом – грязно-белого котенка. Девочка безутешно рыдала, размазывая по щекам грязь и кровь. На глаза Муниры тоже навернулись слезы. Она прижала руку к лицу, шепча:

– Кто мог обидеть этого малыша? Кому он мог навредить?

Толпившиеся рядом мужчины и женщины молча смотрели или отворачивались. Некоторые усмехались. Другие, которые знали, что их дети замешаны в происшествии, пытались незаметно уйти. Хотя они, может, и планировали надрать уши сорванцам, но в остальном ничего предпринимать не собирались.

Появился Мухиддин. Он внимательно обозрел сцену и увидел в глазах Аяаны горе слишком древнее и слишком «взрослое» для ребенка, поэтому обнял ее вместе с мертвым тельцем котенка, стараясь забрать себе часть страданий. Оба существа казались под его прикосновениями неподвижными, холодными.

– Почему? – всхлипнула девочка, ожидая, что наставник знает все в мире ответы. – Яакути никому не сделал ничего плохого. Так почему? – Мухиддин ничего не сказал, бросив взгляд на заплаканное лицо Муниры. Аяана же продолжила, уверенная во власти мужчины над жизнью и смертью: – Излечи его.

– Кто-нибудь что-нибудь видел? – вместо этого мужчина обратился к зевакам, которые уже начали расходиться по домам. Никто не ответил. Тогда он сжал кулаки и проревел во весь голос: – Кто несет ответственность за это? Говорите!

Но никто не смотрел на разъяренного Мухиддина. В течение минуты толпа исчезла. Остались только трио горюющих и крошечный трупик.

Тем вечером Мунира обмыла котенка, завернула его в полоски розового шелка и положила в большую коробку из-под благовоний. Втроем они отнесли импровизированный гробик к садику возле гробниц, где мать девочки выращивала травы и цветы. Мухиддин выкопал могилу рядом с кустом белых роз, после чего достал книгу стихов Хафиза, принесенную с собой, и принялся листать страницы, чтобы спрятать собственную беспомощность за чужими словами. Затем нашел подходящее случаю произведение и протянул следившей за наставником Аяане.

– Прочитай это. – Но она лишь закрыла глаза. Тогда Мухиддин добавил: – Котенок должен слышать твой голос, когда отправится в путешествие к звездам.

– Нет! – выкрикнула малышка.

– Почему нет? – мягко спросил мужчина, наклоняясь к ней.

– Он не шевелится, – девочка указала на маленький трупик. – Видишь?

Мухиддин посмотрел на яму в земле. И солгал. Сказал, что котенок уже превратился в волну, которая устремилась к звездам, в биение сердца, но для этого пришлось оставить смертное тело. А еще добавил, что бывший питомец отдал душу дереву, которое вырастет высоким-превысоким. Решают же, кто войдет в дерево, приливы и ветра.

– Даже я могу им стать? – прошептала Аяана на ухо наставнику.

– Не сейчас, Абира, – едва не плача, отозвался тот, обнимая девочку.

– Это и значит быть мертвым? – наконец уточнила она, выбрав один из вопросов, на которые не существовало ответов.